Переворот (сборник)
Шрифт:
Он светился рыбацкой радостью, которую рождает неожиданно крупный улов.
«Кейс» оказался небольшим, но весьма увесистым. Тяжесть его рождала приятное чувство прикосновения к тайне. Несколько раз — еще на вокзале, потом в метро Жарова подмывало нестерпимое желание раскрыть и взглянуть на содержимое. Однако усилием воли он удерживал себя от искуса. Бумажки, которые лежали в «кейсе», требовали отношения бережного и осторожного. Он понимал — выдавать публике свое любопытство не стоит. А вдруг — не приведи господь, за ним кто-то присматривает?
Как и утром, Тима взбежал на третий этаж по лестнице. Вихрем ворвался в комнату. Галочка подняла на него глаза, оторвавшись от бумаг. Тима жестом туземца-победителя, за волосы ухватившего башку врага, поднял «кейс» над головой и улюлкжнул негромко, по-киношному:
— Йя-я хоу!
Удача бодрила, как доброе вино. Свежий, совсем не резкий, утренний запах Галочки пробудил сладострастные желания. Посмотрев на нее, Тима улыбнулся.
— Сейчас закончу с бумажками, закроем дверь. Идет?
— Главное решить — стоит или нет, — озорно засмеялась Галочка, всегда готовая к легкому флирту. Весело и торопливо она стала убирать со стола все лишнее, что могло им помешать. Случайно задела авторучку, и та скатилась на пол.
Галочка отодвинула стул, нагнулась, стараясь разглядеть, куда закатилась потеря.
Тима в этот момент открыл крышку «кейса»…
Взрыв был ужасающий. В кабинете, вспухшем от вырвавшихся наружу газов тротила, наружу вылетели оконные стекла. Дверь сорвало с запора, и она с грохотом ударилась о коридорную стену.
Здание вздрогнуло до фундамента.
Жарова разнесло на куски. Кровь забрызгала потолок и стены.
Оглушенная, заикающаяся от пережитого ужаса, Галочка выбралась из-под стола. Ручка, ценой не превышающая тысячу рублей, спасла ей жизнь: оказавшись в центре взрывного ада, Галочка отделалась шоком и несколькими царапинами…
* * *
С Казанского вокзала Квасов возвращался в приподнятом настроении. В смутное время «лимон» в кармане совсем не пустяк. «И всего делов-то, — думал Квасов с удовольствием. — Раз-два — и гроши в кармане».
Он проходил мимо киоска, в котором торговали всякой всячиной — от водки и шоколада до презервативов и воздушных шариков. Позади послышался звук мотора. По переулку шла машина.
Подскочив на крышке канализационного люка, самосвал грохнул всеми своими железными сочленениями. Квасов инстинктивно повернул голову и в последнее мгновение жизни увидел над собой капот машины с надписью «ЗИЛ». Бампер ударил его по бедрам, придавил к углу киоска, размазал по стенке и отшвырнул изуродованное тело на асфальт.
Освобождая бренную душу от обязанности носить обувь, с ног Квасова сорвались и разлетелись в разные стороны ботинки со стоптанными каблуками.
Испуганно вскрикнула женщина, стоявшая у столба, заклеенного объявлениями. С матом выскочил из палатки перепуганный и разъяренный продавец.
Взревев двигателем, самосвал рванулся вперед, заскрипел тормозами у поворота, круто свернул направо, подрезав нос «жигулю», который резко вильнул и выскочил на тротуар…
* * *
На следующий день в «Московской правде» появилась обычная для последних лет информация:
«Всего за минувшие сутки в городе зарегистрировано 183 преступления, 114 из них уже раскрыты. Из шести убийств расследованы два, из разбоев — один, из девяти грабежей — пять. Из пяти случаев нанесения тяжких телесных повреждений расследованы четыре. Два раза изымались наркотики. Произошло 37-краж — 23 из них раскрыты по горячим следам. В 10 крупных ДТП пострадали 12 человек. Произошло два самоубийства, три человека пропали без вести. За сутки угнано 46 автомобилей, нашли пока 27».
Фамилии Квасова нигде не упоминалось. Был человек — стал простой статистической единицей, войдя в число двенадцати лиц, пострадавших в дорожно-транспортных происшествиях. В графу «убийства» эта единица не попала.
* * *
Общественный скандал с убийством журналиста набирал силу. Каждый день секретарь клал на стол Дружкову кипу газет с гневными и скорбными заголовками. Четвертая власть испугалась и переполошилась. Заранее было трудно угадать, что джинн, выпущенный из бутылки, окажется столь огромным. Надо было усиливать меры безопасности, прикрывавшие операцию.
Днем Дружков по закрытой линии связи вышел на шефа военной разведки.
— Слушай, Лыков. Прежде чем что-то сделать, ты всегда думаешь?
— Странный вопрос.
— Нисколько. Мне вот кажется, что, бывает, ты не думаешь.
— Почему?
— По кочану, господин генерал. Я слышал, ты собрался подавать в суд на «Московские вести». Так?
— Так. Никому непозволительно клеветать на армию и ее министра, не имея доказательств их вины. За подобное положено давать по рогам.
— Значит, военное ведомство в споре с газетой правб?
— Естественно.
— Ты слыхал, что сам президент заинтересовался этим делом? Особенно после этого страшного взрыва. Его волнует вопрос, кто подставляет авторитет властей под такие удары.
— Во всяком случае, не военные.
— Отлично, Лыков. Тогда я ему со спокойной совестью доложу, что твои лихие орлы водили Жарова по Москве. Вопреки закону, без разрешения прокуратуры. И приложу фотографии. Я чувствую, ты уже думаешь, куда тебе упрятать исполнителей. Я угадал? Так вот, трогать их не советую. И не во мне дело, Лыков. Если до происходившего дознается пресса — твоя песенка спета, господин генерал. Так что ты решил?