Перевозбуждение примитивной личности

Вильмонт Екатерина Николаевна

– Зажгли вчера?

– Аск!

– И чего?

– Да ну… Маленький врубил «Арию» – полный отстой!

– «Ария» отстой? Ты чего? Что ты тогда слушаешь вообще?

– «Хим», это супер!

– А «Дискотека Авария»?

– «Хим» лучше!

– Ну хоть поколбасились? Хотя, если тебя от «Хима» плющит, то…

Да! Если своих сверстников и старшее поколение я еще понимаю, Майку и Нелли уже с натяжкой, то этих… Единственное, что удалось уловить, по-видимому, они не сошлись во вкусах относительно каких-то модных групп…

Разговор двух девочек меня отвлек и развеселил. Что за бредовые мысли лезут в голову – страсть не страсть, какая разница, если мне хорошо? А разве мне хорошо? Ну еще бы! Я с ходу завела роман с мужчиной, о котором мечтают все бабы. Ерунда, эти девочки и не думают о нем, он для них древний старик. Но вот Мальвина смотрела на него с восторгом, Мура говорит с придыханием, а неведомая Злата умирает от любви. А я? Я вообще

когда-нибудь умирала от любви? Конечно, от любви к Андрею я умирала. От любви к Янеку нет – так, немножко поумирала от его нелюбви, когда он ушел. От любви к Питеру просто не было нужды умирать, там все было так хорошо, гармонично, спокойно… И вот теперь Костя Иванишин. Когда он рядом, особенно в постели, да, мне кажется, что умираю… Этот спящий красавец говорит столько хороших, даже прекрасных слов, он такой обворожительный – разве можно остаться спокойной? Но чего-то не хватает и что-то мешает… Наверное, он любит не меня, сорокадвухлетнюю женщину, а свою детскую любовь ко мне. Он вообще любит больше всех себя. А меня уже как факт своей биографии. Тьфу, я запуталась… Да какая разница в конце-то концов? У меня роман, роман, который польстил бы любой бабе в здравом уме и твердой памяти, так зачем копаться в себе, как именно он меня любит? Идиотка! Да как бы не любил! Я уеду домой и будет что вспомнить. У меня впереди еще много дней и многое может случиться. А Рыжий? Что Рыжий? Его поезд ушел! Интересно, так еще говорят? Я ему ничего не обещала, ничего не должна, между нами ничего не было, кроме нескольких поцелуев… Однако при воспоминании об этих поцелуях я сомлела ничуть не меньше, чем при воспоминании о двух ночах с Костей… Что же это такое? Бешенство матки? Никогда этим не страдала. Мало ли чем я до сих пор не страдала… Это Костя разбудил во мне зверя? Я слышала, что у женщин за сорок все желания обостряются. У нас в университете одна дама, профессор биологии, в сорок три года просто рехнулась на сексуальной почве, говорили, она жила чуть ли не со всеми своими студентами… Вон идет довольно видный парень, лица, правда, еще не разглядеть, но фигура – блеск, надо бы проверить себя, вызовет он во мне какие-нибудь ощущения? Парень оказался довольно красивым, лет двадцати двух, но не вызвал ровным счетом никаких ощущений. И слава богу, только этого не хватало. Но если я еще встречусь с Рыжим, могу и не устоять… У него такие красивые, такие большие руки. У Кости тоже красивые руки, но это руки аристократа. А у Рыжего руки мужицкие, и мне это нравится. Такой если ударит… Но не меня же он ударит? Хотя такой может… Нет, ерунда, он бывший офицер, офицеры женщин не бьют. Но он же советский офицер, а советские офицеры, насколько я знаю, своих жен еще как лупцевали… Нет, у меня определенно съехала крыша! Надо скорее пойти домой и посмотреть, кто мне звонил… А то мало ли… Но хочется есть, а дома после Костиного визита хоть шаром покати. Надо бы купить какой-то еды, а пока зайти куда-нибудь поесть. В Москве сейчас ресторанчики и кафе на каждом шагу. Первой на пути мне попалась кондитерская. И вдруг я поняла, что безумно хочу сладкого, каких-нибудь пирожных с кремом и взбитыми сливками, хочу до одури. Я вошла и заказала кофе с большим куском аппетитного торта, который углядела на витрине. Торт оказался вкусным до невозможности. Я умяла его мгновенно и поняла, что хочу еще. Мне принесли кусок уже другого торта, я с упоением принялась за него, и вдруг до меня дошло – такое со мной бывает, только когда я влюблена. Обычно я довольно равнодушно отношусь к сладостям, но когда влюбляюсь… Видимо, в организме что-то сгорает и возникает неодолимая потребность в сладком. Интересно, в кого я все-таки влюблена? Ну конечно в Костю… Или все-таки в Рыжего? Но, судя по тому, что второй кусок был уничтожен в считанные минуты и я уже готова была заказать третий, не исключено, что я влюблена в них обоих. Заказывать третий я просто постеснялась. Посидела еще над чашкой кофе, расплатилась и совершенно неудовлетворенной вышла на улицу. Мое счастье, что я не полнею и вполне могу позволить себе съесть еще что-то сладкое, организм требует… По пути попалась булочная. Я зашла и замерла. На витрине лежали самые любимые пирожные моего детства – обсыпные эклеры. Помню, мама, признававшая только эклеры с заварным кремом из магазина в Столешниковом переулке, слегка презирала мою плебейскую страсть к эклерам с жирным сливочным кремом.

– Будьте добры, шесть эклеров!

– Девушка, только имейте в виду, они с вареньем, – предупредила пожилая продавщица.

– Почему с вареньем? – расстроилась я. – А с кремом теперь не бывает?

– В других местах бывают, а у нас только с вареньем.

– Какое свинство, – вырвалось у меня. Я ощутила горькую обиду.

– А есть еще со взбитыми белками! – подоспела вторая продавщица, помоложе. – Только что завезли!

– Нет, спасибо!

Кажется, это первое московское разочарование… Любимый город говорит мне: хорошенького понемножку! И правильно, хватит сладкого! Но какие нынче в Москве торты, а какие милые, вежливые продавщицы! Раньше мне, наверное, сунули бы в морду эти эклеры, и, только откусив кусок, я бы поняла, какая это

гадость. И кому в голову взбрело делать эклеры с вареньем? Должно быть, этот кондитер извращенец.

А вот и наша школа. Ба, ее и не узнать, раньше она была краснокирпичной, а теперь ее покрасили в светло-бежевый цвет! И деревья разрослись. Два паренька выскочили из ворот, у одного в ухе была серьга! До чего дошла российская демократия! Когда я училась, даже девочкам запрещалось носить сережки. Но мама смеялась и говорила, что в наше время в школах совсем вольные нравы. Когда училась она, им запрещали даже в жару ходить в носках! «Тут же мальчики, а вы с голыми ногами!» – возмущалась их директриса. Помню, меня особенно впечатлил мамин рассказ о девочке, которая явилась в школу с бесцветным лаком на ногтях, кто-то донес директрисе, та примчалась на урок, вызвала девочку к доске и велела обдирать лак с ногтей перед всем классом. Девочка рыдала, лак не обдирался, директриса торжествовала: «Вот так будет с каждым, если…» Урок был сорван, но девочке, вопреки ожиданиям директрисы, все сочувствовали. «И в этом было уже веяние нового времени! – говорила мама. – Мы же родились и пошли в школу еще в сталинские времена».

И вдруг я увидела, что из школы вышла женщина. У меня все замерло внутри. Неужто это Суса? Наша учительница по литературе Сусанна Лазаревна? Не может быть! Хотя почему? Когда мы кончали школу, ей не было и сорока… Она все такая же худенькая, только поседела… Да, это она!

Что-то толкнуло меня.

– Сусанна Лазаревна!

Она остановилась, прищурилась и вдруг всплеснула руками:

– Дина! Шадрина! Это ты?

– Я!

Мы кинулись друг к другу в объятия.

– Господи, Сусанна Лазаревна, вы совсем не изменились!

– Не стоит так бессовестно лгать, Шадрина. Мне ведь уже не надо ставить тебе оценки! А ты изменилась. Но выглядишь хорошо! Ты, наверное, приехала на встречу, да?

– Да! Проходила мимо школы, задержалась, смотрю, вы! Как я рада вас видеть!

– Тося Бах мне сказала, что ты живешь за границей. Многие сейчас разъехались… Кто бы мог подумать, что такое будет возможно! Мой сын тоже уехал в Израиль… У меня двое внучат, и я постоянно за них волнуюсь, знаешь, они живут на так называемых «территориях»… Ты бывала в Израиле?

– Да.

– Значит, представляешь себе, каково им.

– Сусанна Лазаревна, вы спешите?

– Нет, у меня есть полчасика, давай посидим тут на лавочке, поговорим. Знаешь, Веня Гордон тоже в Израиле и Мила Нейман. Я виделась с ними там.

– Да, знаю, мне Иванишин говорил.

Она улыбнулась:

– Даже вообразить не могла, что Иванишин станет актером, Иван Петрович прочил ему большое будущее в точных науках, а вот как получилось… Помнишь, он ведь всегда бегал за тобой? А ты не обращала на него внимания… Кстати, у нас сейчас учится его сын, хороший мальчик, но, в отличие от отца, выраженный гуманитарий… Ну а у тебя есть дети?

– Нет.

– Жаль. А кто ты по профессии, Дина? Тося мне говорила, но я запамятовала.

– Археолог.

– Археолог? Это же страшно интересно.

– Да, хорошая профессия. Но вы, почему вы не уезжаете к сыну?

– Так у меня тут дочка, и у нее тоже дочка, моя внучка, они ни за что не хотят уезжать. Хотя муж у дочки тоже еврей, но туда не желает. Он жил несколько лет в Америке, вернулся, теперь здесь работает, неплохо устроен… А к сыну я раз в два года езжу, и он один раз приезжал.

– А вы по-прежнему в нашей школе…

– Да, уже тридцать пять лет, хотя теперь ее называют гимназией.

– И литературный кружок ведете?

– Подымай выше! Теперь у нас литературная студия!

– И много писателей вышло из вашей студии?

– Писателей – шесть! Но хороший только один, Дмитрий Лунин! Читала?

– Нет. А что он пишет?

– Детские книжки.

– А как вообще вам живется, Сусанна Лазаревна? Говорят, учителям тяжело приходится?

– Учителям у нас всегда тяжело приходится, – улыбнулась Суса. – Думаешь, в прежние времена мне легко жилось с двумя детьми? Но зато сейчас никто не мешает мне совмещать, я преподаю еще в колледже. И никто не лезет в работу студии. Мы обсуждаем тех писателей, которые нам интересны, читаем что захотим. А знаешь, как я радуюсь осенью, после каникул, когда ребята пишут сочинения «Как я провел лето»! Где только они не бывают… Одна девочка была даже на Сейшельских островах! И написала просто поразительное сочинение! Необыкновенно талантливое! А когда-то один мальчик, Коля Стрепет, сын дипломата, провел каникулы у родителей на Цейлоне…

– И что?

– Меня вызвал директор, еще до сочинения.

– Бобсон?

– Нет, еще до Бобсона! Кстати, ты знаешь, он умер?

– Да, знаю. И теперь директор Керосинка…

– Ты помнишь все школьные прозвища?

– Многие! Так что было с тем сочинением?

– А… Директор вызвал меня и заявил: «Скажите Стрепету, чтобы он не писал о Цейлоне». Я страшно удивилась: это ведь такая интересная экзотическая страна. Но он мне с серьезнейшим видом ответил: «Цейлон – страна капиталистическая, и нечего разжигать интерес подростков… Нездоровый интерес! Вот если бы родители Стрепета работали на Кубе, дело другое». Я пыталась возражать, но быстро поняла, что это бессмысленно.