Переяславская Рада (Том 1)
Шрифт:
– Хочу на родине побывать, – попросился он у Нечая.
– Может, навсегда от нас? – спросил Нечай.
– Нет, полковник, от вас уже не уйду. Для меня что Днепр, что Дон – одинаковы стали. Родителей проведаю, а то, может, и не доведется больше повидать. Война не за горами, а где война, там и смерть бывает.
Нечай согласился:
– Езжай, казак, поклонись от нас тихому Дону.
Три дня гостил Лазнев с Мартыном и сотником Иваном Неживым в своей станице Хоперской. Старый Лазнев при встрече обнял сына и сурово пошутил:
– Уж не с того ли света
Мать плакала от радости, крестила сына ежеминутно.
На подворье и в дому у Лазнева толпилась вся станица. Всем хотелось повидать Семена и его запорожских побратимов. Приходили и стар и млад.
Лазнев рассказывал. Перед глазами станичников вставали далекие города и села, дикая степь, битвы, тревожная жизнь людей, упорно и смело борющихся с темной силой вражеской.
Из станицы Хоперской сто пятьдесят конных ушло с Лазневым на помощь украинцам. Выезжали на рассвете, солнце еще не всходило. Тянул с Дона свежий ветер. Семен Лазнев поцеловал мать, обнялся с отцом. Мартын и Неживой низко, до земли, поклонились. Старая мать Семена перекрестила их, обняла.
Вскоре набралось шестьдесят сотен добровольцев. Царские державцы Трофимов и Вилков передали наказному атаману Войска Донского Войтову: казакам препон не чинить, кто хочет, пусть идет вольно. Если бы не Поляновский договор о вечном мире, сказали они, то и царские стрельцы пришли бы на помощь гетману Хмельницкому.
В первых числах июня донские казаки прибыли в Чигирин. Весь город вышел в поле, навстречу им. У ворот города казаков встречали сам Хмельницкий со старшиною. Атаман Алексей Старов протянул гетману свой пернач:
– Бери и володей нами, – сказал громко.
Хмельницкий принял пернач. Поцеловал его на глазах у всего войска и возвратил атаману. Затем оба они сошли с коней, обнялись и расцеловались.
Вечером на майданах пылали костры. Коштом гетманской канцелярии выставили пятьдесят бочек меда и тридцать бочек горелки. Запах жареного мяса стоял над Чигирином. Слепой лирник, окруженный донцами и запорожцами, пел:
Утверди, боже, люд царский,
Народ христианский,
Войско Запорожское,
Донское,
Со всею чернью Днепровою,
Низовою,
На многие лета,
По конец века...
Со стен замка в честь гостей палили пушки. Охмелевший звонарь Гервасий ударил в колокола, точно на церковный праздник.
Атаман Старов и сотники Малыгин, Орлов, Пятихатный ужинали у гетмана.
Многое было помянуто в тот вечер. И походы на Кафу, и стены Трапезунда, и керченская крепость, и лютые штормы во время похода на Синоп, и битва под Цецорою, и осада Замостья, и баталии под Желтыми Водами и Корсунем.
– Видишь, сколько раз вместе кровь проливали, – сказал Алексей Старов, – потому и теперь порешили – притти тебе на помощь, гетман. Весьма
– Того жажду всей душой, – отозвался Хмельницкий. – Твоя правда, никто тогда не в силах будет нашу волю отнять. Одна лишь важная забота у меня сейчас – как бы войско королевское одолеть. Татары, сам знаешь, какие союзники? Но должен держать их при себе, иначе король и паны толкнут их на меня.
– Ничего, – утешил Старов, – королевское войско одолеешь, тогда и за татар возьмемся. Не впервой нам с тобою их воевать. Они об одном думают – не дать нам объединиться, чтобы жили мы в ссорах и спорах, а тогда легко им будет грабить земли наши. Ты этих союзников, Хмельницкий, берегись.
Шакал орлу не товарищ.
– Твоя правда, – ответил гетман.
Посоветовался со Старовым, решил написать универсал к польским посполитым, чтобы поднимались они на панов своих.
– Ты им напиши, – говорил Старов, – не против них идем, не на них ведешь ты войско свое. С ними какая вражда может быть у нас? Пусть они своих панов потрясут...
Утром Хмельницкий читал составленный Выговским универсал. Недовольно пожал плечами.
– Неладно пишешь, писарь: «Должны знать, не против вас идем...» Это верно. А это что: «Оружие в руки не берите»? Глупости! Берите оружие, обратите его против панов ваших, которые смотрят на вас как на скот и за людей не считают. Вот, что написать надо. Эх, писарь, писарь! В голове у тебя, видно, курица ночевала. Такое написал! Садись, записывай.
Выговский обиделся. Пробовал возражать. Хмельницкий возвысил голос:
– Слушай и пиши: «Я, гетман Украины, Богдан Хмельницкий, от имени всего Войска обращаюсь к вам, как к братьям и друзьям. Не слушайте панов ваших, они морочат вас вместе с ксендзами. Берите оружие – и ударим с двух сторон на панов, чтобы покончить с ними навсегда. А, покончив со шляхтой, заживете, как люди, на своих землях и не будете знать вовеки убожества и нищеты...»
...В воскресный вечер в чигиринском храме святили знамена. Гетман стал на колени, поцеловал освященное гетманское знамя. Преклонный годами отец Иосафат благословил гетмана. Под благословение подошел наказный атаман Алексей Старов, за ним пошли полковники и сотники. На вечерне присутствовал и прибывший из Путивля царский воевода, князь Хилков.
После службы Хилков беседовал с Хмельницким с глазу на глаз.
Выговский не выдержал, спросил ночью гетмана:
– Что хорошего поведал воевода?
Хмельницкий смерил сухощавую фигуру писаря долгим взглядом и не ответил.
На рассвете в понедельник князь Хилков, сопровождаемый стрельцами и казаками, выехал из Чигирина.
Лаврину Капусте Хмельницкий приказал:
– Подыщи человек с пятьдесят отважных людей, раздай им универсалы к польским селянам. Пускай несут за Вислу, пускай засевают землю королю Яну-Казимиру. С каждым поговори особо, а еще лучше – собери их, я сам потолкую. Надо посеять хорошо, чтобы всходы добрые были.