Переяславская рада. Том 2
Шрифт:
Военный совет происходил в среду, на субботу коронный гетман назначил смотр войску.
В хоругвях поручики и ротмистры говорили солдатам, что поход вскоре будет окончен. Богун подчинится королю, а казаки сложат оружие под стенами Умани. В Умани жолнерам выдадут жалованье, да и город Умань сам по себе очень богат. Там много товаров в купеческих складах, у мещан есть и золото, и серебро, и ценные вещи, и коронный гетман отдаст город жолнерам на три дня, а за три дня можно не только набить себе брюхо добрым вином и мясом, но и навьючить копя чем-нибудь получше, уж не говоря о том, что для развлечения
Жолнеры повеселели. Принялись чистить оружие, приводить себя в порядок перед смотром.
Настала суббота. Войско выстроилось в поле под Клетным. Коронный гетман, которого сопровождали каменецкий староста Петр Потоцкий, генерал Шомберг, полковник Войцеховский, правитель королевской канцелярии Пясецкий, полковник Рушиц, генерал Криштоф Зондерман, мчал вдоль стройных шеренг, держа в руке золоченую булаву, За ним двое гусарских ротмистров везли бунчуки, а на бунчуками — королевский малиново-белый штандарт с золотым крестом на древке.
Гусары стояли шеренгами. Солнце играло на стальных крыльях за их спинами. Сквозь щели в опущенных забралах блестели глаза. Драгуны в красных венгерках, небрежно накинутых на плечо, держали обнаженные сабли, а рядом с драгунами в латах и шишаках, с аркебузами и мушкетами, казалось, вросли в землю саженного роста рейтары Шемберга. В несколько рядов тянулись пушки, за ними стояли телеги с ядрами, с бочками пороха. А дальше, под значками, толпились коронная пехота и отряды молдавских воинов.
Затрубили трубачи. Потоцкий сдержал коня. За его спиной замерли региментари. Коронный гетман почувствовал, как у него сладко снимается сердце. Это была нрекрасная минута. Кто может одолеть такое войско? Он повернулся к правителю королевской канцелярии Ремигиану Пясецкому и сказал:
— Прошу вашу светлость сообщить ясновельможному королю, что моя армия свой долг перед Речью Посполитой выполнит. Я поставлю на колени здрайцу Хмельницкого, пан Езус тому свидетель. Меч, который мне даровал его святейшество папа Иннокентий, не будет посрамлен.
У Ремигиана Пясецкого, привезшего королевское письмо, было еще устное поручение канцлера Лещинского: всеми возможными способами повлиять на коронного гетмана, чтобы тот все сделал, дабы пробиться сквозь все преграды на помощь королевскому войску и выйти в тыл московским стрельцам, которые со дня на день могли появиться под стенами Смоленска.
Убедившись, что войско коронного гетмана, в сущности, уже третий месяц топчется на одном место, Ромигиан Пясецкий встревожился не на шутку. Поэтому он всячески поддерживал решение штурмовать Умань и разжигал в шляхетском сердце старого гетмана несколько угасшую бодрость.
— Кто может помешать, пан коронный гетман, — льстиво начал Пясецкий, — осуществить ваши непреклонные намерения? Для такой силы и орда излишня.
Напоминание об орде смутило Потоцкого. Он-то хорошо знал, что орда была бы не лишней. Но и здесь проклятый Хмель воткнул ему нож в спину. Теперь уже было ясно: орда не придет до будущей весны. В лучшем случае она могла появиться зимой. Но топтаться между Винницей и Уманью все лето и всю осень — это был не только позор для него, это грозило потерей всего войска, которое с таким трудом удалось собрать после батогского поражения.
Правитель королевской канцелярии также знал, что отсутствие орды не может не повредить осуществлению замыслов Потоцкого. Но до сих пор от Яскульского, который сидел в Бахчисарае, утешительных вестей не было. Между тем уже и в Варшаве знали, что Хмельницкий запугал Ислам-Гирея, а еще дошел слух, что проклятый хан заболел, а визирь хитрит, и в Стамбуле тоже хитрят; и вступление на шведский престол Карла-Густава, давно зарящегося на польскую корону, двойная игра подканцлера Радзеевского, заигрывания Радзивилла с Карлом-Густавом — все это, вместе взятое, создавало далеко не радостное настроение.
И не от хорошей жизни пришлось старику Пясецкому пуститься в длительное и не совсем безопасное путешествие из Варшавы в ставку коронного гетмана.
По окончании смотра войска коронный гетман приказал выкатить жолнерам двадцать бочек вина, выдать из его запаса баранов и быков и пригласил региментарей к себе в шатер на обед.
Ночью Ремигиан Пясецкий распрощался с коронным гетманом и выехал назад, в Варшаву. Прощаясь с ним, коронный гетман был несколько не в духе и не удержался, чтобы не пожаловаться на канцлера, на его лисьи хитрости, на то, что он оговаривает коронного гетмана перед королем, а между тем святая матерь божья видит, как он, гетман, печется о благе короля и Речи Посполитой, Пусть бы коронный канцлер наблюдал за порядком в королевских землях. Что там творится! Хлопы убили злодейски его сына. он вынужден был приказать сжечь дотла это логово изменников и бунтовщиков, эту Марковецкую гмину. Но что из того? Хлопы ведь лишили его единственного наследника. И разве не рука схизмата Хмеля повинна в этом злодеянии? Бывало ли когда-нибудь такое в королевстве до этого Хмеля?
Ремигиан Пясецкий сочувственно обнял за плечи коронного гетмана. Кто не поймет его отцовского горя? И король и королева Мария-Луиза были глубоко опечалены, узнав о таком несчастии, и весьма хвалили действия драгунов пана коронного в Марковецкой гмине. Но сына не вернешь, это правда! Тем более суров должен быть к схизматикам пан коронный. Жечь, уничтожать, разорять, никого не жалея. Выбить из Умани Богуна, прорваться на Киев. Тем временем прибавится войско трансильванского князя Ракоция и мультянского господаря. Шведы не сегодня-завтра вцепятся в спину московитам на севере.
…До самого утра не мог заснуть коронный гетман, Едва зарозовел край неба, он приказал трубить поход.
25
Богун выхватил саблю и, по оглядываясь, дал коню шпоры. За спиной он услыхал топот тысяч копыт и совсем близко восторженный возглас:
— Сам полковник ведет нас, гляди!
Это был переломный момент битвы. Рядом с Богуном скакал, держа бунчук в руке, Нечипор Галайда. Час назад гусары зарубили бунчужного Грушу, но Галайда спае бунчук полка, и Богун приказал ему быть бунчужным, Галайда знал: весь полк, все казаки завидуют ему, — и крепко сжимая в левой руке бунчук, весело реявший на ветру, стискивал в правой руке обнаженную саблю. На какую-то долю минуты он оглянулся, точно желая проверить, скачут ли позади казаки, увидал тысячи всадников в красных и зеленых кунтушах и тут же услышал гневный оклик полковника: