Переяславская рада. Том 2
Шрифт:
— Где собака Осман-паша? Где Наир-бей? Почему нет здесь его жирной рожи? Ведь это он дважды ездил к гяуру Хмельницкому, он уверял меня, что казаки поступят так, как повелит им Высокая Порта. А ты, визирь, поддакивал ему.
Лежит ниц перед султаном мудрый диван, дальновидности и уму которого удивляется весь мир. Еще крепче прижимается лбом к ковру Муртаза-паша. Пусть изольется весь гнев. Пусть султан выкричится. Все равно без совета визиря не обойтись ему ни сегодня, ни завтра. Мудрый Коран учит: чем больше гневается твой повелитель, тем послушнее
— Псы цепные! Жирные свиньи! Хвосты вонючих гиен! Цари и короли выполняют мою волю, а вы не могли привести к покорности безродного мужика! Где ваша отвага? Где разум ваш?
Сиауш-паша осмелился перебить султана:
— Великий султан, но ведь наилучшую армию в мире, войско польского короля, разбил гетман Хмельницкий под Батогом…
Это возражение окончательно вывело из себя султана, и он ткнул острым носком туфли Сиауш-пашу в лысину.
— Трус! Я прикажу четвертовать тебя на площади перед Айя-Софией!
Но Сиауш-паша хорошо знал, что если бы и было действительно такое желание у султана, он не осмелится на это. За спиной у наместника Силистрии стояло сто тысяч воинов, и разве сможет султан быстро найти себе другого наместника, который бы так исправно и в таком числе присылал в его казну сундуки с талерами, злотыми, гульденами… Это понимает и султан. Гнев, вспыхнувший внезапно, так же внезапно утих.
— Мы отпускаем, — проговорил надменно султан, — наш диван, и пусть он вершит свой мудрый совет, дабы после утренней молитвы, когда мы отойдем от трапезы, оповестил нас.
Не осмеливаясь взглянуть в глаза султану, пятился к дверям султанский диван. Последним вышел Муртаза-паша.
Но еще до наступления следующего дня в опочивальню султана был призван великий визирь. Султан возлежал на подушках над развернутой картой. Делая вид, что не смеет взглянуть в глаза султану, Муртаза-паша низко поклонился, смиренно прижимая руки к сердцу, ждал.
— Садись, — мирно сказал султан, указывая рукой место напротив себя.
Муртаза-паша поспешно опустился на подушку.
— Я не могу ждать до утра, — властно сказал султан. — Что ты надумал?
— Обрати мудрый взгляд проницательных очей своих, — заговорил Муртаза-паша, указывая пальцем на карту. — Три дороги ведут нас к такому могуществу, что ни великие предшественники твои и никто из твоих преемников не достигнет того, что добудешь ты!
— Но Вену мы не взяли… — пробормотал султан. — Нужно взять Вену, притащить на аркане императора Фердинанда…
— Что значит один император? Из него и галерного раба не сделаешь, — сморщился Муртаза-паша. — А ты получишь сотни тысяч новых рабов, обширные земли за морями и реками. Взгляни, мой мудрый султан, — палец Муртаза-паши пополз по карте, — три дороги ведут тебя к величию; следуя ими, мы уничтожим Московское царство, раздавим, как блоху, Хмельницкого с его казаками. Вот они, эти дороги: через Молдавию и Валахию на Украину, через Крым, через Украину в самое сердце Московского царства; из устья Дона, от Азова, на русскую реку Волгу; за нею царства Астраханское, Казанское, ханство Казахское, Бухара, Хива, Иран…
Ноздри мясистого носа султана вздрагивали.
— Говори дальше.
Муртаза-паша чуть приметно усмехнулся.
— Война Московского царства с Речью Посполитою, мой повелитель, нам на руку.
— Если бы Хмельницкий не был с ними…
— Мой султан, — горячо заговорил Муртаза-паша, — не стану говорить тебе утешительные слова, переход Хмельницкого в подданство Москве — великий ущерб для нашей империи, но я приложу все силы и средства, чтобы разрушить этот союз. И сделано это будет тогда, когда меньше всего будут ждать этого наши враги. На востоке руки у нас развязаны, мой повелитель, англичане, французы, австрийцы не станут чинить нам препятствий.
— Они думают, что мы забудем тогда про запад… — засмеялся султан, и визирь Муртаза-паша тоже улыбнулся, обнажив мелкие черные зубы.
— Но, осуществив наши замыслы на востоке, мы придем на запад с той стороны, откуда нас не ожидают.
Султан отодвинул карту. Красно-зеленые стекла высоких окон бросали радужный отсвет на пушистые белые ковры, устилавшие опочивальню. Люстры на золотых цепях свисали с позолоченного потолка, и вечернее солнце переливалось алмазами в хрустальных подвесках.
— Осман-паша поедет и Чигирин, — тихо проговорил визирь, точно всего несколько часов назад не слыхал гневных слов султана.
Султан только повел бровями.
— Лживый пес! — презрительно заметил он.
— Ваше величество, — официально заговорил визирь, — у Осман-паши среди полковников Хмельницкого много друзей. Мы пошлем его в Польшу, а оттуда в Стокгольм, а из Стокгольма в Чигирин.
Султан, не возражая, слушал внимательно, обняв руками колено.
— Быть по сему! — пробормотал он погодя.
Отпустив визиря, султан приказал позвать главного евнуха Хосров-хана. Опустившись к ногам султана, Хосров-хан ждал, когда султан прикажет говорить. Но, смежив веки, султан лежал на спине и хранил загадочное молчание, всегда тревожившее евнуха. Беспокойно блуждая глазами по опочивальне, он, казалось, старался увидеть причину мрачной задумчивости султана. Ведь султан не спросил, по обыкновению, как чувствует себя изумруд его гарема египтянка Фаталия, которая после новолуния станет его женой.
Хосров-хан не дождался этого вопроса. Вместо того услыхал процеженное сквозь зубы:
— Что сказали тебе звезды прошлою ночью?
Хосров-хан молитвенно сложил руки.
— Мудрый султан, надежда аллаха, я смотрел на звезды и прочитал в них хорошее предзнаменование для твоего могущества. Звезды вещают тебе долгую и счастливую жизнь, и сад любви твоей будет обогащен новыми цветами, а храброе войско твое — новыми победами.
— А о чем говорил Муртаза-паша с Сиауш-пашой? — спросил султан, по-прежнему не открывая глаз.