Переяславская рада. Том 2
Шрифт:
Оксеншерна покраснел. Лучше бы герцог помолчал. Перед этим подканцлером пока не к чему открывать все карты. Правда, если бы подканцлср захотел увильнуть, иго собственноручное письмо сохранялось в надежном месте, в железном сундуке, в Стокгольме, и в случае необходимости могло быть предъявлено в Варшаве. Это стоило бы подканцлеру не только должности, но и головы.
Теперь, наше высочество, — убеждал Радзеевский, — как раз настало время, когда вы можете исправить и ошибку, и историческую несправедливость. Имейте в виду — латы, эсты и ливы никогда не оставят мысли о неподчинении шведской короне, пока существует Московское государство, А теперь,
У Карла-Густава раздулись ноздри. Черт побери этого подканцлера, ему следует воздать должное! Сказанное им близко к истине. Шляхтич угадывает, как колдун, его затаенные мысли.
— Один из способов ослабить Москву — это немедленно отторгнуть от нее Украину. Сейм и вся Речь Посполитая никогда не признают Переяславский акт. Украинские земли принадлежат только Речи Посполитой, и больше никому. — Радзеевский перевел дыхание, глотнул вина, прихлопнул ладонью по столу. — Речь Посполитая должна быть под скипетром шведским, и тогда, само собою, Украина, ее провинция, тоже окажется под рукой короля. Великий торговый путь — из варяг в греки — с той минуты будет подвластен на всем протяжении своем только шведскому королевству.
Радзеевский замолчал и устало прислонился потною спиной к стене. Гори от удивления разинул рот. Вот хватил поляк! Такого и Оксеншерна но придумает, хотя и безмерно хвастает своим умением. У Карла-Густава перехватило дыхание. он начал потирать руку об руку, а Оксеншерна, поймав его заблестевший взгляд, сказал:
— Господин Радзеевский, сказанное вами весьма значительно и разумно. Это превышает приватные переговоры, это спорее консилиум.
— Довольно! — вдруг перебил Карл-Густав и поднялся.
Радзеевский весь насторожился. Оксепшерна подобрал ноги под скамью, как бы опасаясь, что Горн наступит ему на мозоли. Горн закрыл рот и решительно поставил на подставку рог, жалея, что не допил вино до конца.
— Вашу руку, господин канцлер! — надменно выкрикнул Карл-Густав и протянул правую руку Радзеевскому, который, вскочив на ноги, обхватил ее обеими руками.
— Я — солдат! — Голос Карла-Густава окреп. — Я не привык к пустым словам. Слова, сказанные сверх меры, только сгущают туман в головах. Хорошо, когда туман накрывает твои полки от глаз врага, но только тогда, если ты знаешь, как расположена вражья рать. Поэтому скажу, господин канцлер, так: великое польское дворянство в моей особе имеет неизменного сторонника. — Радзеевский признательно поклонился. — Вы, с вашим умом, господин канцлер, оказали бы честь лучшему монарху. Если мне суждено стать королем, я пожелаю канцлером Речи Посполитой видеть вас, и только вас! Но, конечно, при условии, если там королем будет шведский король. Думаю, что это и вам по вкусу.
Карл-Густав ухватился за бока и захохотал. Но смех быстро сполз с надменного лица и в глазах вспыхнули зловещие огоньки. Охриплым голосом, точно ему не хватало воздуха, он проговорил:
— Пускай знают в Москве, что то, чего не удалось совершить
— Нex жие круль Речи Посполитой Карл-Густав! Виват! Виват! Виват1 — трижды, точно клятву, провозгласил Радзеевский.
— В этих покоях, господа, — тихо проговорил Оксеншерна, сжимая в руке рог с вином, — сейчас творится история.
— Мы ее напишем мечами! — гаркнул генерал Горн.
И с этой минуты искусственно созданные плотины осторожности были смыты ливнем откровенных признании и высказываний, без легкомысленности в суждениях и не без твердости в убеждениях. Каждому из присутствовавших в мрачном зале охотничьего замка герцога Карла-Густава было понятно, что не одна благожелательность к шведскому королевству привела сюда польского подканцлера. А больше всего знал и понимал это Оксеншерна.
Появление здесь Радзеевского было делом его рук. Несогласия между коронным канцлером Речи Посполитой Лещинским и подканцлером Радзеевским были не только их личным делом.
Оксеншерна уловил здесь нечто более значительное, такое, что при своевременном вмешательстве могло принести выгоды Швеции. Христина долго на престоле не просидит. Кончились времена мирного жития для пузатых бюргеров. На троне окажется Карл-Густав. Оксеншерна станет полновластным, без всяких ограничений, канцлером при новом короле. Безопасность древнего пути из варяг в греки будут оберегать только гвардейцы короля Карла-Густава, При этих великих переменах польское государство займет надлежащее ему место, Радзеевский за канцлерскую булаву продаст и короля и Речь Посполитую. По сути он ее уже продал. Продал даже без задатка.
Вот так сенаторы польской короны проматывают свою государственность. При этой мысли, не раз возникавшей в его трезвой голове, Оксеншерна только усмехался, конечно не без удовольствия. При помощи Радзеевского удастся перетянуть на свою сторону литовского коронного гетмана Януша Радзивилла. Таким образом, в Литве сразу будет верное королю войско.
Ну, а Хмельницкий? С ним придется повозиться. Пока что будет не худо, если все они намнут бока друг другу — поляки русским и украинцам, а те в свою очередь полякам. И не мешает, если в этот котел сунет свой нос крымский хан. Аксель Оксепшерпа потирал руки от удовольствия.
…В ту же ночь, после беседы в охотничьем замке под Стокгольмом, Радзеевский покинул королевство. Подканцлер получил немало заверений, но письменные грамоты Радзивиллу и другим воеводам побоялись дать.
Радзеевскому в первую очередь надлежало через верных людей дать знать Хмельницкому, что в шведском королевстве им весьма интересуются и что там ничего не имели бы против того, чтобы его послы нанесли дружеский визит в Стокгольм. Радзивиллу напрямик можно обещать должность коронного гетмана не только Литвы, а всей Речи Посполитой. Обо всем этом беседовать в великой тайне, потребовав от тех, кому это будет доверено, клятвы на Евангелии с целованием креста.
Шведским послам в Москве была отправлена со спешными гонцами грамота о том, чтобы настойчиво требовать от царя подтверждения Столбовского мира и существующих границ. А если зайдет речь о новой войне Москвы совместно с Украиной против Речи Посполитой, сказать: «Такая война — дело царя и короля, мы о том еще мало наслышаны. Отпишем в Стокгольм в будем знать тогда, что именно королева Христина и ее министры об этом думают, но если речь идет об оскорблении царя и недостойном написании титулов, то за это король польский должен ответить».