Переяславская рада. Том 2
Шрифт:
Низовцы с уважением глядели на Галайду, внимательно слушали его.
— Вот эта горстка родной земли была для меня единой радостью и утехой. С пето легче сносил муки и обиды. Прикоснусь к ней рукой — и вижу перед собой просторы наших степей, белые стены хат, пыль над дорогами, мальвы у тына, слышу плеск днепровских волн, шелест яворов над водою…
Влажными глазами глядел Нечипор на серую горсть истертой в пыль земли. Отошел в сторону, кинул в степь. Ветер подхватил и развеял пылинки.
— Спасибо тебе, родная земля… — тихо проговорил Нечипор Галайда и почувствовал, как сердце его захлестывает теплая волпа.
Тогда
— Славно поступили, побратимы, — взволнованно молвил Гуляй-День, — не оставили родную землю в чужом краю. Отблагодарит она вас за это, земля наша родная.
Семен Лазнев молча уставился взглядом в синюю даль майского дня. Снова возникло в памяти недавнее былое. Видел перед собою горестное лицо Надийки, и сердце пролизывала едкая боль, которую — знал хорошо — никогда и ничем не утолить.
Нечипор, догадавшись, о чем задумался его побратим, только руку ему на плечо положил, но и у самого горько было на душе. Не дождалась воли Мария, терпит муку и обиду где-то в чужом краю, не лучше ли было и ей. как Надийке, найти себе вечный приют на дне морском?
Уже обо всем переговорено было меж давними побратимами. Знали уже о горе каждого и Гуляй-День, и Семен Лазнев, и Нечипор Галайда. Хотел было Федор Подопригора развлечь товарищей веселой песней, но не родила она улыбки на крепко сжатых, искривленных горем губах.
Жадно расспрашивали вызволенные невольники: что на Украине? Узнав, что комиссары польские попросили мира, что гетман мир подписал своею рукой и установлены новые рубежи, обрадовались казаки и посполитые.
— Лишь бы только спесивая шляхта на этом успокоилась, — заметил Печнпор Галайда.
— Шляхте верить — все равно что мачехе, — откликнулся Подопригора.
— Может, потому гетман и повелел нам домой не ходить, а ожидать его приказа здесь, на Низу?
— Где же все войско? — спросил Галайда, — Наш Уманский полк?
— Войско на южных рубежах стоит, чтобы из Каменца турки не лезли. Несколько полков на самом Сане стоят — шведских королевских солдат сдерживают. Часть еще на Белой Руси. Дело большое, есть что оружному человеку оберегать. А твой Уманский полк под Винницей…
Нечипор Галайда перебил Гуляй-Дня:
— А полковник Богун где?
— Богун там, где опасность. Тяжко стало на юге — послал его туда гетман, а после зашевелились ляхи за Збручем — туда пошел с полками. Где теперь, не знаю, — пояснил Гуляй-День.
Гуляй-День спросил Семена Лазнева:
— На Дон пойдешь?
— Нет, брат, мне теперь Днепр, как и Дои сродни: на этой земле жила моя Надежда.
— Наша надежда — воля, — заметил Подопригора.
Притихли у костра. Нарушив молчание, Хома Моргун запел.
Степ та воля — Козацькая доля: Немаэ степу та полi — Нема в козака долi— Теперь все посполитые такой доли хотят, — тихо проговорил человек в драной сермяге.
— Обещал когда-то Хмель всю Украину в казачество обернуть, всех нас казаками сделать, — задумчиво заметил Гуляй-День.
— Не захотят того паны, — решительно молвил Нечипор Галайда.
— Польские? — спросил Хома Моргуп. — Что нам польская шляхта! Небось выгнали ее, так и скажем ей словами гетмана Хмеля: сидите, ляхи, молчите, ляхи, пока мы вас за Вислой не достали.
— Не только польским — и нашим панам не с руки, коли все посполитые перейдут в казачество, — снова заговорил Галайда.
— Ты, я вижу, панов хорошо знаешь, — пошутил Подопригора.
— Видать, с ними компанию водил, — со смехом вставил Моргун.
— А как же! — согласился Нечипор Галайда. — Папскую натуру хорошо знаю. И своих и польских… А теперь еще басурманских узнал.
— Пожалуй, без тебя пан Потоцкий и за стол не садился. Чуть только принесут жареных куропаток да венгерского вина, так и приказывает: «Зовите, слуги мои верные, казака вольного Галайду Нечипора».
Нечипор улыбнулся, молча покачал головой. Пусть Подопригора развеселит товарищей. А тот не унимался:
— Кличут верные слуги казака Галайду. Входит он в покой, садится напротив пава Потоцкого, тот ему в кубок вина наливает, своими руками кладет на тарелку каплуна жареного, — знает, куропаткой казак не насытится. Но не ест Галайда каплуна и вина не пьет Галайда. Встревожился пан Потоцкий, велит слугам жареный бараний бок принести и студня доброго да пампушек с чесночной подливкой. Но и этим не может угодить пан Потоцкий казаку Нечипору. Беда, да и только! «Чего ж тебе, пане казаче, дать вкусного?» — спрашивает пан Потоцкий. «А видно, придется тебя самого, пан Потоцкий, зажарить», — отвечает ему казак Галайда.
Веселый хохот покрывает басовитый голос Подопригоры. И он, взявшись за бока, смеется сам вместе с товариществом. Только не смеется Нечипор Галайда. И не смеется он, когда Гуляй-День говорит казакам:
— Иные из нашей старшины не уступят Потоцкому.
Стихают у костра шум и хохот.
Кто-кто, а Галайда хорошо знает прав и своих и чужих панов. Хорошо, хоть от польской шляхты избавились.
Однако, если бы не гетман, кончил бы свою жизнь Нечипор Галайда в неволе басурманской. Ведь это гетманский приказ освободил его. Вспоминает Галайда беседу с гетманом после того, как с Громыкой посчитался. И все же вольготно жилось бы человеку на своей земле, кабы панов вовсе не было!
До поздней ночи, когда уже стих гомон возле шатров и порасходились казаки и освобожденные пленники, сидели Гуляй-День, Галайда, Степан Чуйков, Подопригора и Лазнев. И Хома Моргун подошел. Тихая беседа вплеталась в задумчивый шелест камыша. Ярко светил с вышины темно-синего неба Семизвездный Воз, дышлом своим указывая дорогу на Чигирин, И про Чигирин говорили побратимы, про гетмана, про своевольство старшины, про панские порядки, какие заводят полковники, есаулы и сотники.
— Подумай, брат, — рассказывал Гуляй-День, — у меня в войске набралось обездоленного товарищества со всех окраин земли пашей. С Поволжья есть воины, из Астрахани, из курских и орловских земель, с Дона, даже с коронных земель Речи Посполитой! С войском королевским как львы бились, сколько крепостей взяли, сколько хоругвей погромили! Наказной гетман Иван Золотаренко, покойник, нахвалиться ими не мог. Сила в нас родилась такая, что тверже стали. А почему? Потому, что вместо с русскими братьями за волю бьемся. Вот и думаю, побратимы, так: сообща нам нужно и дальше держаться, и тогда не только чужаков-захватчиков погромим, а и своими папами тряхнем…