Переяславская рада. Том 2
Шрифт:
— Поляновский не менее постыден, боярин, — спокойно заметил царь.
— Истинная правда, ваше царское величество! — не скрывая радости, согласился Ордын-Нащокин. — Значит…
— Значит, двух волков одним выстрелом не порешишь. Дальше.
Ордын-Нащокин облизнул языком пересохшие губы. Напрасно он думал, будто царь не смотрит на него. Алексей Михайлович сквозь опущенные веки разглядывал своего канцлера, как уже величали иноземные послы Ордын-Нащокина, и вспоминал хулительные слова о нем, что нашептывал Бутурлин.
— Великий государь, — горячо сказал Ордын-Нащокин, — изволил ты правду сказать, но ежели теперь не станем думать о свойских делах, то сие не означает, что в
— Имеешь вести? — Алексей Михайлович озабоченно и внимательно взглянул на Ордын-Нащокина.
— Да, ваше царское величество, из достоверных источников. На престол свейский не нынче-завтра сядет герцог Карл-Густав. Гетман Богдан Хмельницкий отписал нам приватно, что его верные люди извещают о злодейских умыслах сего герцога. Его умысел — захватить не токмо новгородские земли, ваше царское величество… В том, чтобы увидеть землю русскую растерзанною на куски, он сойдется не токмо с султаном, но и с королем Яном-Казимиром, с британским протектором Кромвелем, с папой римским…
— Какой третий пункт нашей политики иноземной? — спросил царь, беспокойно задвигавшись в кресле.
Артамон Матвеев и Прозоровский украдкой переглянулись.
Ордын-Нащокин ответил:
— Третий, ваше величество, — отобрать у турок Азов.
Царь замахал рукой, но, в нарушение всякого чина, Ордын-Нащокин торопливо добавил:
— Не сейчас, ваше величество, не сейчас.
— Три войны, боярин, вести я не могу. Александр Македонский и тот таких деяний не совершал…
— Великий государь, между теми державами, кои упомянуты были, великие несогласия существуют. Свейские короли точат зубы на Речь Посполитую. Султан спит и видит свой бунчук над Венецией. Крымский хан о том лишь мечтает, как бы от султана отложиться. Речь Посполитая от Украины мирным путем никогда не откажется. Султан и хан крымский одним злом живут — как бы толкнуть на Москву шляхту Речи Посполитой вместе с войском Богдана Хмельницкого. Отныне Малая Русь с нами. Сие знаменательно! Мы начинаем на юге, но не упустим из глаз все несогласия между недругами нашими, весь разлад между ними…
Ордын-Нащокин замолчал, перевел дыхание. Подумал: не слишком ли пастойчиво?
— Как скажете, бояре? — Царь Алексей Михайлович повел глазом на Матвеева и Прозоровского.
Начал Матвеев:
— Великий государь, Афанасий Лаврентьевич дело говорил. Новые подданные твои на юге готовы биться с супостатами. Все, чем располагаем сейчас, ваше величество, нее оружие наше дадим ради победы на юге. Гетман Хмельницкий — храбрый воин, у него великий разум и сердце мужественное. Шесть лет стоял на своем, водил за нос и султана и хана и Речь Посполитую поставил перед гибелью. Моя мысль, верного холопа твоего, — выступать в поход. Теперь уже не токмо Малая, но и Белая Русь ждет тебя, великий государь.
Прозоровский склонил голову в низком поклоне. Сказал, как всегда, размеренно, отчетливо, не горячась:
— Осуществив победоносно твою монаршую волю, дабы вечно были с Малою Русью едины, под одним скипетром Московской державы, мы ниспровергнем и злые умыслы свейских захватчиков. Переяславский договор утвердить, не теряя времени, послов гетмана Богдана Хмельницкого отпустить и на королевское войско наступать безотлагательно.
— Дело великое уже начато, — сказал осторожно царь, — вспять но пойдем, понеже на то воля и благословение божье. Беспокоит меня, бояре, одно — не попустительствует ли своей своевольной черни гетман Богдан? Не много ли просит вписать в реестр?
Этот вопрос окончательно убедили Ордын-Нащокина и Матвеева, что Бутурлин успел внушить свои опасения царю.
— Богдан Хмельницкий — человек происхождения шляхетного, многие князья и владетели считают его равным себе, а польский король Владислав не раз призывал его на совет и помощь. Ян-Казимир и теперь хлопочет, как бы с ним примириться и таким путем снова подчинить Малую Русь Речи Посполитой. Но гетман Богдан стоит на своем непорушно. А что до черни, то она его руку твердо держит, ибо поднял гетман Богдан весь тамошний люд, независимо от возраста и пола, чина и звания, за веру православную, за то, чтобы из неволи шляхетской освободиться и быть навеки воедино с Москвой.
Царь внимательно выслушал спокойную речь Артамона Матвеева.
— Прикажи на четверг быть послам нашего гетмана Богдана в Грановитой палате. А гетману Богдану отпиши: угодно было бы нам его видеть и беседу с ним вести здесь, в Москве, — сказал Алексей Михайлович Ордын-Нащокину.
— Позволю себе сказать, великий государь, — возразил Артамон Матвеев, — теперь такое время, что гетману Богдану отлучиться от войска не опасно ли будет? Его отсутствие иные из старшины, те, что руку польской шляхты держат, могут употребить в ущерб для дела. Он сам мне в Переяславе говорил, что уповает при счастливых обстоятельствах, как только сможет отлучиться, поклон тебе низкий принести и руку целовать за твою высокую милость, государь.
Несколько минут в палате стояло молчание. Царь, казалось, раздумывал над всем сказанным, потирал пальцами висок.
Тревожило многое. Только удалось восстановить покой в царстве, притушить боярские раздоры, усмирить чернь своевольную, погасить все бунты эти и заговоры в Воронеже, в Курске, Сольвычегодске, Великом Устюге, Козлове, грозные вспышки в самой Москве белокаменной — всего сразу не перечтешь, даже мысленно. И все эти смуты совпадали с началом восстания против короля польского на Украине. Не воспользуется ли опять чернь тем, что стрельцы на войну уйдут? Может, прав был посол польского короля сенатор Млоцкий, настаивая на том, что гетман Богдан вместе с чернью своею занес руку на короля, на людей достойных… Но кто наступил на горло государству Московскому? Кто в Смоленске хозяйничает, как в своей вотчине? Кто священную Москву жег и грабил? Разве не польские шляхтичи и их короли? Кто в Киеве и по всей украинской земле иезуитскую нечисть расплодил, над православною верой столько десятилетий ругался и самому имени русскому смертью грозит?
Покусывал губы царь Алексей, пристально глядя на кого-то за каменными стенами палаты; там, за ними, казалось, притаились и поджидают удобной минуты враги, которые только о том и помышляют, как бы русскую землю обесчестить, сокровища ее разграбить, добром ее поживиться, людей русских поработить. Свейский король, польский, французский, цесарь римский, султан турецкий, хан крымский, британский протектор — все в грамотах распинаются к дружбе к нему и царству его, а на деле премного злее бешеных псов. Видно, гетман Богдан насолил им крепко, если в один голос анафему ему возглашают…
Алексей Михайлович решительно махнул рукой, встал. Поднялись со своих мест бояре. Каждый насторожился. Поняли: минута важная. Пряча гневный блеск глаз под рыжеватыми бровями, царь сказал:
— Замышления ваши, бояре, хороши, для возвышения державы Московской весьма полезны. Землям, где русские люди спокон веку живут, давно пора быть одною державой русскою. О том же допрежь того царь Иван Четвертый болел и к тому стремился. Я решил, бояре. Святое дело начали. От слова своего, гетману Богдану данного, не отступлюсь. Москва на своем всегда стояла и стоять будет нерушимо. Вершите дело со старанием.