Перейти грань

Стоун Роберт

– Ей известно, что вы рядом? – спросила Памела.

– Ей кажется, что она в одиночестве, – пояснил Стрикланд. – Она обращается к себе.

– Скрытая камера, – проговорила Джин Мэри. – Бедный ребенок.

Потом они увидели самого Брауна, он шел вдоль цепи, ограждающей набережную.

– Когда же мы снимали это? – удивился Херси.

– Я снимал один.

– Я поняла замысел, – уверенно заявила Памела. – У них одинаковые походки.

– Памела, – заметил Стрикланд, – не все можно понять.

– У тебя всегда есть «нечто», которое можно понять.

– Даже

я не всегда знаю, что оно представляет собой, это «нечто».

– Нет, ты знаешь, – настаивала она. – Ты знаешь все.

– Но разве можно было снимать без их ведома и разрешения? – с невинным видом спросила Джин Мэри. – Так нечестно.

– А вы что, Джин Мэри, адвокат? Я думал, вы учитесь в школе кинематографистов.

– Учусь, – не смутилась она.

– Тогда ответьте, почему это непозволительно мне? Пудовкин однажды живьем зажарил корову. Позволительно ли это было ему? Я хочу сказать, кто в этих случаях может быть судьей?

– Вот это да! – воскликнул Херси. – Целую корову?

– Это сибирский эквивалент омара. – Стрикланд оставался совершенно серьезен. – Телятина в собственном соку.

– Я не думаю, что это правильно, – проговорила Джин Мэри.

Теперь они видели на мониторе Брауна, погруженного в свои мысли и уставившегося отсутствующим взором на Нижнюю бухту.

– Он похож на Ирвинга Пичела, – подметил Херси, – в «Дочери Дракулы».

Все развеселились.

Следующим номером программы они увидели Брауна, идущего на ощупь, как можно было предположить, по винтовой лестнице в двухэтажной квартире. Он передвигался, выставив вперед руку. Огромная бордовая штора на окне не пропускала солнечный свет.

– Я называю это, – комментировал Стрикланд, – «Слепой Орион в поисках восходящего солнца».

– Он не знает, что вы снимаете его на пленку?

– Он думает, что он в темноте. Это квартира Мэтти Хайлана. Нам удалось попасть в нее, и я заменил там обычные лампочки на инфракрасные.

– Итак, – понял Херси, – он думает, что его не видно в темноте. На самом же деле он освещен, как «Мир Диснея».

– А что это на стенах? – поинтересовалась Памела. – Кровь?

– Как же так получилось, что вы не взяли меня на эту съемку? – потребовал Херси ответа у своего патрона. – Что я вам, какой-нибудь недоумок с улицы?

– Как вы ему объяснили происходящее? – спросила Джин Мэри. – Каким образом затащили туда?

– Я сказал, что хочу поэкспериментировать. Этого оказалось достаточно. Он образованный мужчина и ценит искусство.

– Это так неэтично, – заметила Джин Мэри. Стрикланд все еще размышлял над своей предыдущей сентенцией. И продолжил ее:

– Этот парень из тех, кто понимает прекрасное. Он только не знает, что именно ему в нем нравится.

– Должно же быть в вас сочувствие, – настаивала Джин Мэри чуть не плача.

– Доброе сочувствие, да. Вообще со-чувствие – штука странная. Оно бывает разное.

Памела вдруг начала дрожать.

– Кто смотрел «Затерявшихся в пространстве»? – спросила она. – Они точно так же показывают

там семью расистов. Любопытно показывают. И есть такая сцена. С роботом и голубым. Она происходит в пещере, где разносится эхо. Это так жутко. Кто-нибудь помнит?

На нее никто не обратил внимания.

– Неужели, – волновалась будущая кинематографистка Джин Мэри, – законы документалистики позволяют навязывать своему объекту односторонний контекст? Вводить его в заблуждение? Делать его слепым?

– Джин Мэри, – удивленно произнес Стрикланд, – а я-то думал, что вы просто хорошенькая и глупенькая свинка.

Херси успел выхватить из ее руки бутылку колы, прежде чем она смогла запустить ею в Стрикланда. Обезоруженная, она вместо этого укусила себя за большой палец.

– Когда я снимаю людей в кино, Джин Мэри, я подхожу к этому так: они для меня город – я для них часы. Понятно?

– Считаете себя часами? – Джин Мэри была уязвлена, – ничего, дядя, когда-нибудь кто-то отсчитает и ваше время.

22

Как-то ранним утром, пожертвовав своей привычной пробежкой, Браун отправился на остров Статен. Восход застал его среди солончаков Бронкса и небоскребов делового центра. На верфи он воспользовался своим электронным ключом и поднялся на борт «Ноны».

За день до этого пришло письмо от Базза Уорда. У Брауна не хватило смелости сразу прочесть его. Нераспечатанный конверт остался лежать в одном из ящиков стола. Ночью Браун несколько раз просыпался от того, что ему снилось, будто он один в море. Они с Энн собирались провести этот день за городом, и ей необходимо было оставить записку с извинениями. Ему казалось, что сейчас важнее вернуться на яхту.

На яхте у него оказалось не так уж много дел, но здесь он явственно ощутил груз ошибок, неудач и недоделок, обнаружившихся в пробном плавании.

Повсюду вокруг него размещались приборы и индикаторы дорогого навигационного оборудования. Даже после трехдневного плавания все это оставалось для него тайной за семью печатями. Оборудование установили на позапрошлой неделе двое бывших военно-морских инженеров-электронщиков. Как было хорошо известно Брауну, от электронщиков на флоте всегда мало проку. Они вечно витали в заоблачных высотах научной фантастики, приправленной маоизмом, неонацизмом и философией Аян Ранда. Те двое, что устанавливали на «Ноне» навигационное оборудование, тоже изъяснялись на птичьем языке компьютерщиков, да еще с уклоном в современную хиромантию.

Строго говоря, вокруг не было никого, кто мог бы дать ему дельный технический совет. Изредка присылал инженеров компании Гарри Торн, и Браун всячески старался задержать их подольше. Кроуфорд и Фанелли, пока были в море, вели себя разумно, но он не собирался раскрывать перед ними степень своего неведения.

К тому же Браун обнаружил, что премудрости кораблевождения вызывают у него скуку. Он привык относиться к технике как к товару, превращая ее суть в силлогизмы для еще менее сведущих, чем он сам.