Пережить зиму в Стокгольме
Шрифт:
КНИЖНЫЙ МАГАЗИН
Походив по университетскому книжному, она полистала, не без стыда, и книги на полке с астрологией:
МИР ВПЛЫВАЕТ В РЫБ,
как рыбы вплывают в океан. Словно океан, все события мира перетекают в рыб: современные, известные истории, и всё, что произошло за миллионы лет до человека и Писания. Судьбы мира и переменчивые противоречивые желания человека вливаются в рыб и снова вытекают из них — через жабры, предположила она и рассмеялась, — и рыбам сложно разделить внутреннее и внешнее, прошедшее и будущее, — она перестала смеяться и кивнула коллеге, надеясь, что
ПЯТНИЦА
Она пробиралась в толпе студентов — необычно плотной, откуда они все взялись? — к отсеку с нужной комбинацией цифр и букв, где должно было проходить собрание. Само заседание при резком электрическом свете и запахе кислого кофе из автомата было убийственным. Но, пока она там сидела, из памяти выплыли фигурки из книги, которую Эмм показал ей в аэропорту. Маленькие женские фигурки, которые нашли в горах, древние и загадочные, возможно богини плодородия. Одновременно ей послышался шум прибоя среди гористого пейзажа, медленное движение через узкие промежутки между камнями. Одно мгновение они существовали в одних водах, она и он. Ей приходилось прилагать усилия, чтобы следить за отчетом о проверках в департаменте. Она почувствовала тепло в ладони. Ее рука держала его тестикулы, две сливы из неисследованного сада страсти. Она смущенно убрала со стола руку, лежавшую на виду у всех.
ТОШНОТВОРНА, ТИПА,
любовь между людьми в возрасте наших родителей, — сказал один из ее студентов по поводу новеллы Зингера. Курить приходилось в снежной слякоти, у мусорных баков, похожих на туалеты. В ухе у студента была серьга, на нижней губе пирсинг. Он не скрывал своей гомосексуальности, он ею гордился. Но любовь между людьми ее возраста казалась ему отвратительной. Он улыбнулся ей дружелюбно и невинно и спросил, понимает ли она его. Абсолютно, сказала она со смехом.
ВТОРНИК
В ресторане со странным названием — как это по-английски? — Baby Duck, Duckling, — еще никого не было. Столики со скатертями в красную клетку были пусты, но уже красиво накрыты приборами, горели свечи. Официант предложил ей аперитив, но она сочла за лучшее выйти. Зачем она выбрала такое уединенное место? Хоть бы он не пришел, этот незнакомец из прошлого. Встреча не ожидалась ни мистической, ни магической. В центре Европы шла ужасная война. По ТВ показывали гробы и могилы. Сама она чувствовала себя на нуле, и меньше всего ей хотелось с кем-то беседовать.
В ИТОГЕ
Своему мужу, к которому она отнеслась с пониманием и помогла ему завершить брак, она желала боли. Колоть его иглами вуду, изгнать, чтобы он больше не владел ее частью. Она удивилась силе этого желания.
СПРАВЕДЛИВОСТЬ
Она пыталась быть справедливой к другим. Но что это значит? Давать другим то, на что они имеют право с их точки зрения? Стремиться смотреть непредвзято? Значит, нет взгляда, который был бы ее собственным и который она могла бы защищать? Гиблые мысли.
УЛИЦА ХОРНСГАТАН
Как жидкость, расползалась по улице серо-коричневая темнота. Проезжающие машины опускались в нее, и только фары светили из глубины. Седой пенсионер у мусорного бака двигался как в замедленной съемке или как на дне моря, где давление велико. Он нашел какие-то банки и опустил их в свой пакет. Она повернула направо, к Хорнстуллу.
ЛИСА
Много лет назад, на рассвете, когда они с Якобом возвращались через южный пригород в Стокгольм и ребенок спал на заднем сиденье, солнечный шар поднимался и заливал золотом пустынную местность. Тогда они увидели лису, перебегавшую через дорогу. Воздух был легкий, как эфир. Свобода.
ГЛАЗА
светлые, как ей и помнилось. Он идет к ней, распахнув объятия. Это Эмм, она сразу его узнала. Он изменился, одиннадцать лет не прошли бесследно: черты лица стали резче. Он коренастее, чем она помнила, тяжелее. В длинном темном плаще. Слегка влажные волосы спадают на плечи. Он пришел раньше и уже несколько раз обошел квартал. Его плащ пахнет сыростью, а щека колюча. Она не ошиблась, не обманулась. Эмм скромен, интеллигентен, слегка меланхоличен.
ОТЧУЖДЕННОСТЬ
очень относительное чувство.
АПЕРИТИВ?
Почему бы и нет. Виски, сухой мартини? Официант был молод и прыщав, но его глаза, похожие на два облака, вблизи оказались красивыми. Два сухих мартини.
ПРЕДМЕТ БЕСЕДЫ
И о чем говорить? Хотя бы о меню. Официант принес каждому большую папку с листами, исписанными завитушками. Они сели не напротив и не рядом друг с другом, а наискосок, у одного угла — он на диване, она у полустены. Она посмотрела на него поверх меню. Он улыбнулся ей. Вино французское или итальянское? Он оставил выбор за ней.
ЕВРИПИД УЖЕ ЭТО ОПИСЫВАЛ
Они ели. Пили вино. Разговаривали, но ничего личного. О войне, о мирном договоре, не оценивая детали. Он свободно говорил по-английски, образно и быстро. Шутил, и она благодарно смеялась. Говорили о сербах, о хорватах — тут он становился серьезнее. Он сам — серб, по крайней мере по документам, но что это значит? Как и другие протестовавшие против войны и режима, он потерял работу — в университете Белграда, как она узнала. Довольно легкомысленно и мельком он упомянул, что скоро останется без средств к существованию. О других вещах он говорил с волнением — о новых словарях, которые сейчас издают: сербско-хорватский, хорватско-сербский — для людей, которые всегда говорили на одном языке. Как понять эту архаическую ненависть сербов, сжигание национальных библиотек, жилых домов, мечетей? Это уже она так спросила. Он покачал головой. Он выглядел почти оскорбленным и крутил в руках стакан с вином, забыв, что его надо пить. Еврипид уже описал это, почитай «Вакханок». Цивилизация — лишь тонкая пленка на человеческом безумии, на его древнем страхе. Он процитировал Уильяма Батлера Йейтса: THINGS FALL APART; THE CENTRE CANNOT HOLD. (Все рушится, основа расшаталась.) Ни газеты, ни ТВ не сообщают, что происходят убийства. В движениях Эмма чувствовалась нервозность, оно и неудивительно. Но смех был очень светлым, смеялся он по-мальчишески, и выглядел тогда непринужденно
ARE YOU CRASY? Ты сошла с ума?
На ее нелепый вопрос он раскрыл глаза в непритворном изумлении. Его тон был так комичен, что она не выдержала и рассмеялась. Он наклонился и дал ей прикурить.
BUT ZAGREB; MY DEAR; ZAGREB IS DEEP DOWN IN CROATIA! Но Загреб, дорогая, Загреб же в середине Хорватии!
Она знала, где находится Загреб, по крайней мере на карте. Только не знала, была ли она там; оказывается, нет. Трудно вспомнить, что произошло в бывшей Югославии больше десяти лет назад. Эмм молча покачал головой, потеряв дар речи от ее невежества. Потом запрокинул голову и рассмеялся, долго и искренне. Такая география.