Периферийная империя: циклы русской истории
Шрифт:
По мнению Кондратьева, капитализм периодически проходит «реконструкцию». Меняется не только оборудование. Появляются новые действующие лица, меняется соотношение сил между игроками. Кондратьев объясняет подобные «реконструкции» капитализма необходимостью замены изношенного оборудования машинами нового поколения. Действительно, каждый кондратьевский цикл, так или иначе, связан с обновлением технологий. Однако нередко несколько поколений оборудования менялось в рамках одного цикла, и даже одной его фазы. Иное дело – технологический переворот, когда сменяется не просто оборудование, но вся производственная модель. Такие перевороты действительно сопровождают начало каждого нового цикла.
Но с чем связана смена технологической модели? Речь в данном случае идет не просто о необходимости замены старых машин новыми, но о том, что рыночный потенциал старой технологической модели оказывается исчерпан.
Новые технологии не только создают новые производства и меняют старые, но зачастую порождают и новые рынки. Еще Маркс отметил, что по мере развития и усложнения технической базы капиталистической экономики наблюдается тенденция нормы прибыли к понижению. Каждое новое поколение машин дороже предыдущего, расходы на их амортизацию увеличиваются, требуются более квалифицированные рабочие, а конкуренция заставляет снижать цены. В итоге норма прибыли неуклонно снижается.
«Хотя Маркс прямо и не говорил о длинных циклах, – отмечает известный советский экономист Станислав Меньшиков, – но он подготовил основу для выделения в динамике капиталистического развития колебаний, отличных от среднесрочного экономического цикла, и указал на возможную их материальную основу» [25]. Именно отмеченное автором «Капитала» понижение нормы прибыли оказывается ключом к пониманию длинных волн. На протяжении XX века экономисты постоянно спорили об этом тезисе Маркса, то приводя эмпирические данные, опровергающие автора «Капитала», то, напротив, статистически доказывая его правоту. Марксисты также отмечали, что именно снижающаяся норма прибыли толкает капиталистов на путь внешней экспансии (захват новых рынков, вооруженные конфликты и т.д.). Однако в большинстве случаев как-то упускалось из виду, что отмеченная Марксом тенденция относится к экономике с более или менее устойчивой отраслевой структурой.
«Могут утверждать, – пишет Меньшиков, – что у Маркса нет завершенной теоретической модели, которая бы объясняла взаимодействие технического прогресса и нормы прибыли. Быть может, это и так, но Маркс, как минимум, предложил несколько важнейших элементов такой теории. Их мог использовать Кондратьев уже в 20-х годах» [26]. Как только анализ автора «Капитала» применяется к технологически изменчивой системе, все становится на свои места.
Всякий раз, когда возникает новая отрасль экономики, норма прибыли в ней оказывается невообразимо высокой (в значительной мере создавая иллюзию бурного и устойчивого роста). Именно поэтому на первых этапах технологические новации, революционизируя производство, не только не приводят к социальным и экономическим преобразованиям, но, напротив, стабилизируют сложившуюся систему господства, укрепляют позиции консервативных сил, демонстрируя, что экономический и социальный порядок эффективно работает. На самом деле технологические и прочие новации используются господствующими классами паразитически. Очень многие научные открытия и изобретения относятся к эпохам политической и культурной реакции. Однако довольно быстро норма прибыли начинает снижаться и в новых отраслях, причем даже быстрее, чем в традиционных. Это не значит, будто технологии перестают развиваться, но их развитие уже не создает качественно новых рынков. Исчерпание технологической модели порождает эффект перенакопления капитала. Именно в этот момент наступает кризис господствующего порядка – экономического, политического и социального. Итогом кризиса оказывается новая модель общества, действительно способная эффективно использовать накопленный технологический потенциал. Общество, по выражению Меньшикова, «меняет кожу» [27].
Освоение новых рынков похоже на распахивание целины, когда без большого количества удобрений и усилий несколько лет можно снимать превосходный урожай. В моменты технологического переворота новые рынки возникают и по мере появления в продаже новых, ранее невиданных товаров. Но на следующем этапе повысить норму прибыли можно, лишь вовлекая в оборот капитализма новые территории, новые сферы жизни и новые массы людей. Именно поэтому, как обнаружил Кондратьев, для капитализма оказалось принципиально важным втягивание в мировой рынок все большего числа стран, «расширение его орбиты» [28].
В этом смысле колониализм является для капитализма естественным спутником. Поразительным образом колониальная экспансия то затухает, то возобновляется вновь. После завоеваний XVI – начала XVII века Запад как будто сделал паузу, затем колонизация возобновилась в XVIII столетии, чтобы снова замереть к началу следующего века. Конец XIX столетия оборачивается «конкуренцией завоеваний» и «разделом мира». После деколонизации 50-60-х годов XX века кажется, что подобные порядки навечно ушли в прошлое. Но рубеж XX и XXI веков оказывается временем новых колониальных войн – если не по названию, то по сути. Подобное повторение, как показал Кондратьев, не случайно: «Совершенно ясно, что при капитализме вовлечение в оборот новых территорий исторически происходит именно в периоды обострения нужды стран старой культуры в новых рынках сбыта и сырья» [29].
Говоря о периодических реконструкциях капитализма, Кондратьев замечает, что их предпосылкой «является концентрация капитала в распоряжении мощных предпринимательских центров» [30]. На географическом уровне это автоматически вызывает перераспределение ресурсов между странами. В миросистеме усиливается давление «центра» на «периферию». Когда же очередная «реконструкция» в основном завершена, наблюдается, наоборот, «обилие «свободного» капитала и, следовательно, дешевизна его» [31]. Кризис перенакопления разрешается за счет того, что свободные средства перемещаются на периферию системы (создавая там иллюзию успешного развития). Возникает впечатление, будто благодаря свободной игре рыночных сил периферия, или хотя бы ее наиболее передовая часть, вот-вот догонит Запад. Но, увы, длится подобное счастье недолго, ибо подходит время очередной «реконструкции» и капитал начинает двигаться в противоположном направлении. Каждая большая «реконструкция капитализма» оборачивалась поражением, а то и катастрофой для периферии.
Капитализм цикличен в принципе, поскольку в этой системе и производство и потребление подчинены логике товарного обмена. Другое дело, что краткосрочные рыночные, конъюнктурные циклы, хорошо изученные экономистами уже в XIX веке, накладываются на гораздо более сложные и масштабные процессы социального, экономического и технологического развития. Точно так же и средние циклы, по выражению Кондратьева, «как бы нанизываются на волны больших циклов» [32].
Маркс писал о том, что развитие производительных сил общества требует периодического пересмотра производственных отношений. На протяжении истории технологическая основа капитализма менялась неоднократно. Паровая машина вытеснила мануфактуры, основанные на ручном труде, и водяные мельницы, электричество революционизировало промышленность на рубеже XIX и XX веков. Новая технологическая революция произошла в первой четверти XX века. Автомобили, конвейерная сборка, телефон и коммерческая авиация создали новую экономику. Возникшая в итоге модель получила позднее название «фордизма». Технологическая революция конца XX века была лишь еще одним этапом в этом процессе.
Между тем, каждое радикальное изменение технологии завершается сменой экономической, а порой и социально-политической модели капитализма. Эти процессы неизбежно накладываются на «обычные» рыночные циклы. Речь идет не только о «длинных волнах» экономического подъема и упадка, но и о чередовании периодов, когда капитал стремительно интернационализируется, с периодами «национального развития». Фазы господства финансового и торгового капитала сменяются фазами, когда доминирует промышленный. Периоды свободного рынка и сменяются эпохами государственного вмешательства.
Консервативные политические эпохи нередко сопровождаются бурным технологическим развитием, но, как правило, перемены затрагивают коммуникации, транспорт, связь и торговлю куда более, нежели производство. В это время финансовый и торговый капитал преобладает над промышленным, а глобальная экономика оказывается важнее национального рынка. Фазы «глобализации» и «локализации» отражают эту динамику: торговля и финансы всегда стремятся к максимальному расширению. Границы лишь сдерживают их. Но производство всегда локально. Рабочая сила должна воспроизводиться, людям надо где-то жить, они не могут находиться в постоянном движении. А мировая торговля не может расширяться бесконечно, тем более на фоне упадка внутреннего рынка. Государство приходит на выручку предпринимателям, гарантируя «защиту национальных интересов» и «социальную ответственность». Вопреки либеральной мифологии, именно на эти периоды приходится наиболее устойчивый экономический рост. Вольная торговля пиратской поры сменилась меркантилизмом, потом новой вакханалией свободного рынка, за которой неминуемо следовал очередной приступ протекционизма, и т. д.