Периферийные устройства

Гибсон Уильям

На третьем гудке эмблема поглотила все. Недертон был в огромном терминале, сером и гранитном, под исчезающе высоким потолком.

– Будьте добры представиться, – произнес голос невидимой молодой англичанки.

– Уилф Недертон. Могу я поговорить с Даэдрой?

Он глянул на свой столик, на бар, на пустой стакан. Алюминиевый пол вокруг столика был теперь с ювелирной точностью вмонтирован в гранитный пол Даэдры: демаркатором служил вуалирующий механизм клуба. Теперь Недертон не видел ни бара,

ни митикоид, а значит, не мог заказать еще порцию.

По длине уходящего вдаль зала, словно упражнение на линейную перспективу, стояли прямоугольные пилоны, а на них, на уровне глаз, – знакомые миниатюры ее хирургически содранных кож между двумя стеклами. Типичное бахвальство: на сегодня она вырастила всего шестнадцать экспонатов, и, значит, здесь стояли по большей части дубликаты. Бледный, будто зимний, свет пробивался через невидимые окна. Слышался звук, такой же неопределенный, как освещение, и настолько же неприятный. Намек ясен. Приемная для нежеланных гостей.

– Отлично, – сказал он и услышал, как слово эхом отразилось от гранитных стен.

– Недертон? – спросил голос, словно подозревая, что это какой-то незнакомый эвфемизм.

– Уилф Недертон.

– По какому вопросу вы хотели бы обратиться?

– Я до недавнего времени был ее агентом по связям с общественностью. Личный вопрос.

– Сожалею, мистер Недертон, но вас в нашем архиве нет.

– Куратор Анни Курреж из галереи Тейт-постмодерн, эксперт по неопримитивизму.

– Что-что?

– Спокойно, дорогуша, пусть система распознавания образов поработает.

– Уилф? – спросила Даэдра.

– Спасибо, – ответил он. – Никогда не любил Кафку.

– Кто это?

– Не важно.

– Что тебе надо?

– Незаконченное дело, – произнес он с тихим и совершенно безыскусным вздохом, который воспринял как знак, что вступил в игру.

– Насчет Аэлиты?

– С какой бы стати? – изумленно ответил он.

– Ты не слышал?

– Что?

– Она исчезла.

Недертон мысленно сосчитал до трех:

– Исчезла?!

– Она устраивала прием в мою честь, после истории с Мусорным пятном, в «Парадизе». Когда после этого включились охранные системы, Аэлиты не было.

– Куда она делась?

– Она не находится, Уилф. Нигде.

– А почему охрана была отключена?

– Протокол. Для приема. Это ты испортил мне молнию?

– Нет.

– Тебя огорчили мои татуировки.

– Не до такой степени, чтобы вмешиваться в твой творческий процесс.

– Кто-то вмешался, – сказала она. – Ты заставил меня согласиться. На тех скучных встречах.

– В таком случае хорошо, что я позвонил.

– А что? – спросила она после несколько затянувшейся паузы.

– Мне бы не хотелось, чтобы все закончилось так.

– Если ты воображаешь,

будто все не закончилось, то сильно ошибаешься.

Недертон снова вздохнул. Тело работало за него. Вздох был короткий, дрожащий. Сожаления мужчины, полностью осознающего, чт'o он потерял окончательно и бесповоротно.

– Ты неправильно поняла. Но я вижу, что позвонил не вовремя. Твоя сестра…

– Как ты мог не знать? Не верю.

– Я был полностью отключен от всех средств информации. Кстати, только недавно узнал, что меня уволили. Анализировал.

– Что анализировал?

– Мои чувства. С психотерапевтом. В Патни.

– Чувства?

– Совершенно новые для меня горькие сожаления, – сказал он. – Можно тебя увидеть?

– Увидеть меня?

– Твое лицо. Сейчас.

Молчание, затем Даэдра все-таки открыла трансляцию.

– Спасибо, – сказал он. – Наверное, ты самая поразительная творческая личность, какую я видел в жизни.

Ее брови чуть поднялись. Не столько одобрение, сколько признание, что изредка он все-таки способен верно судить о вещах.

– Анни Курреж, – продолжал Недертон. – Ее восприятие твоих работ. Помнишь, я рассказывал, в мобиле?

– Кто-то испортил молнию на моем комбинезоне. Его пришлось на мне разрезать.

– Ничего об этом не знаю. Я хотел просить, чтобы ты кое-что устроила.

– Что? – спросила она, не пытаясь скрыть всегдашнюю подозрительность.

– Анни с ее видением твоего творчества. Чистая случайность, что она раскрыла его мне, и, разумеется, она не знала о наших отношениях. И теперь, когда мне открылась хотя бы часть ее видения, притом как я знаю тебя, я чувствую, что обязан поделиться с тобой.

– Что она говорила?

– Бесполезно пересказывать своими словами. Теряется вся суть. Услышишь ее – поймешь.

– Ты у психотерапевта слов нахватался?

– Есть отчасти.

– Чего ты от меня хочешь, Уилф?

– Чтобы ты позволила мне представить тебе Анни. Еще раз. Чтобы я внес свой, пусть очень маленький, вклад в то, значимость чего, возможно, никогда полностью не осознавал.

Даэдра смотрела на него как на предмет снаряжения. Допустим, на параплан. Решая, оставить или купить новый.

– Говорят, ты что-то с нею сделал.

– С кем?

– С Аэлитой.

– Кто говорит? – Недертон подумал, что если сейчас махнуть пустым стаканом, то митикоида может принести ему полный. С другой стороны, Даэдра тоже это заметит.

– Слухи, – сказала она. – СМИ.

– А что они говорят про тебя и главного мусорщика? Едва ли хорошее.

– Погоня за сенсациями, – ответила Даэдра.

– Значит, мы оба жертвы.

– Ты не знаменитость, – сказала она. – В том, чтобы тебя обвинить, никакой сенсации нет.