Периферийные устройства

Гибсон Уильям

– Я твой бывший пиарщик. Аэлита твоя сестра. – Он пожал плечами.

– Где ты? – Даэдра внезапно появилась перед ним целиком, не только лицо, между двумя миниатюрами на пилонах. На ней был знакомый изумрудный кардиган, длинный, руки и ноги – голые.

– Завуалированный столик, бар в Кенсингтоне «Синдром самозванца».

Между ее бровями возникла запятая подозрения.

– Почему ты в пери-клубе?

– Потому что Анни в отъезде. На мобиле по пути в Бразилию. Если ты согласишься ее принять, ей понадобится перифераль.

– Я

занята. – Запятая стала глубже. – Может быть, в следующем месяце.

– Она летит в экспедицию. Намерена жить среди неопримитивистов. Они технофобы, так что ей пришлось удалить телефон. Если все пойдет хорошо, пробудет год или два. Увидеться надо поскорее.

– Я сказала тебе, что занята.

– Я тревожусь за Анни. Случись что, ее видение будет утрачено вместе с нею. До публикации дело дойдет не скоро. Ты, по сути, труд ее жизни.

Даэдра сделала шаг к столику:

– Все настолько важно?

– Исключительно. Впрочем, она так благоговеет перед тобой, что не знаю, удалось ли бы ее вытащить, даже не будь ты занята. Встречу один на один ей точно не выдержать. Если бы вы смогли побеседовать как бы случайно на каком-нибудь людном приеме… Она, вообще-то, очень уверенно держится в обществе, но рядом с тобой в «Коннахте» словно язык проглотила. До сих пор не может себе простить. Подозреваю, она и к неопримитивистам-то поехала от отчаяния.

– У меня тут кое-что намечено… Не знаю, много ли у меня будет на нее времени.

– Зависит от того, насколько интересной ты ее найдешь. Может, я ошибаюсь.

– Может, ошибаешься, – сказала она. – Я подумаю.

И она исчезла вместе с изумрудным кардиганом и голыми ногами, и тут же исчез зябкий гранитный свет ее голосовой почты.

Недертон вновь смотрел на периферали в «Синдроме самозванца», на их суетливую аниматронную диораму, наблюдаемую в беззвучном режиме. Он махнул проходящей митикоиде. Время опрокинуть еще стаканчик.

57. Парадный сервиз

Мама как-то сказала, что богатые люди выглядят как куклы, и сейчас, видя Корбелла Пиккета в маминой гостиной, Флинн вспомнила те давние слова. Каждый квадратный дюйм его тела покрывал равномерный загар, благородная густая седина отливала единообразным серебром.

На Флинн была старая фиштейл-парка Леона, такая, которая сзади длиннее, чем спереди. Леон нанес на ткань вредную водоотталкивающую нанокраску, потому что парка протекала от малейшего дождичка. Раритет времен корейской войны, сказал Леон. Не той, на которую он и Бертон не попали по возрасту, а предыдущей, древней. Флинн нашла парку на вешалке у Бертона, после того как перед его бритвенным зеркальцем мазнула губы блеском. Дождь все так же барабанил по «Эйрстриму». Надевая парку, Флинн старалась не коснуться ее снаружи. В старших классах им показывали ролики, что нельзя трогать такую краску, примерно в то же время, когда правительство начало изымать ее из магазинов.

– Черт, –

сказала Флинн, глядя на белый контроллер. – Он подключен к моему телику. Не хочется оставлять телефон, а как отсоединить, не знаю.

– Пусть лежит здесь, – произнес Томми, застегивая куртку. – Если сегодня на участок и зайдет кто-нибудь, кроме ближайших друзей, обратно он уже не выйдет.

– Ладно, – ответила Флинн из-под нависающего капюшона и вслед за Томми шагнула под дождь, гадая, не началось ли уже то, о чем предупреждала Тлен. Вроде бы краски стали чересчур насыщенными, как в старом кино, а вещи – более шершавыми на ощупь.

Ноги заскользили по грязи. Кроссовки были не водоотталкивающие, да и вообще неудобные. Флинн предпочла бы другие, но они остались в будущем, к которому ее мир никогда не придет. И может, они вообще не ее размера. Она подумала о периферали на койке в дальней комнате огромного автодома. Чувство, которое при этом возникло, не имело названия. Может, оно тоже от возвращения в собственное тело? Носки и кроссовки мгновенно промокли насквозь. Флинн шла за Томми по тропе, слушая свистящий звук, с которым капли торопились скатиться по крашеной ткани.

У заднего входа Флинн вытерла ноги о коврик, открыла дверь и сразу увидела Эдварда. Он сидел за кухонным столом, без визы, и приканчивал сэндвич. Эдвард кивнул ей. Рот у него был набит, глаза – круглые. Через открытую дверь гостиной Флинн видела, что мама достала парадный сервиз. Кивнув Эдварду, она сняла жесткую парку и повесила рядом с холодильником.

– А вот, Элла, и твоя красавица-дочь. – Пиккет стоял у камина, рядом с Бертоном, мама сидела на середине дивана. – А это, должно быть, замшерифа Томми.

– Добрый вечер, мэм, – сказал Томми. – Здравствуйте, мистер Пиккет. Привет, Бертон.

– Здрасте, – выдавила Флинн. Она почти онемела от того, насколько Корбеллу Пиккету было не место в их доме. – Я вас видела на рождественских парадах, мистер Пиккет.

– Корбелл, – ответил он. – Слышал о тебе много хорошего и от Эллы, и от Бертона. И про вас, Томми, от шерифа Джекмана. Рад познакомиться очно, Томми.

– Очень приятно, мистер Пиккет, – сказал Томми.

Флинн обернулась к нему. Он повесил черную куртку рядом с ее паркой и теперь прилаживал шляпу на крючок. Его коричневая форменная рубашка с заплатами на локтях была тщательно отглажена, шерифская звезда блестела, лицо не выражало ничего.

Больше всего Флинн хотела спросить Бертона, купили ли уже губернатора, но нельзя было задать такой вопрос при маме, а уж тем более при мистере Пиккете.

– Привет, – сказал Бертон.

То, как он стоял, напомнило Флинн Коннера в периферали: неустойчивое равновесие, из которого можно быстро прыгнуть в любую сторону.

– Привет, – ответила она.

– Устала, небось?

– Да вроде нет.

– Принеси кофе, Флинн, – попросила мама. – Бертон, помоги встать. Мне уже давно пора в постель.