Периферийные устройства

Гибсон Уильям

– В таком случае вы слышали, что я согласился с условиями Флинн.

– Да, – ответила она, начиная подниматься по трапу. – Как и растерянность в вашем голосе.

– И вы знаете, что она не пойдет к Даэдре, если вы не уберете из уравнения нечто, называемое тусняком.

Лоубир остановилась на середине трапа:

– И что вы сами по этому поводу чувствуете, Уилф?

– Ситуация неловкая. Вы помните, что я был готов идти. Однако вы предложили сделать в их мире нечто, что она сочла малоэтичным.

– Не

просто малоэтичным, – ответила Лоубир, начиная подъем. – Она сочла это гнусностью. И была бы совершенно права в своей оценке, если бы до такого и впрямь дошло.

– А вы собирались довести дело до конца? – Недертон посторонился, освобождая проход.

– Я проверяла оперативников в полевых условиях. Один из моих базовых навыков.

– Вы не стали бы этого делать?

– Не вмешайся Флинн, я заразила бы их легким штаммом норовируса, предварительно обеспечив ей и остальным иммунитет. И наверное, огорчилась бы. Впрочем, я изначально рассматривала такой сценарий как маловероятный.

Она вошла в каюту.

– Это был трюк? – спросил Недертон.

– Экзамен. Вы тоже его прошли. Вы приняли правильное решение, хоть и не понимая почему. Полагаю, вы сделали так, потому что она вам нравится, и это дорогого стоит. Я бы не отказалась выпить.

– Выпить?

– Да, спасибо.

– Я не могу открыть бар. У вас, может быть, получится. Приложите большой палец вот сюда.

Лоубир подошла к бару, приложила палец. Дверца уехала вверх.

– Джин с тоником, пожалуйста, – сказала Лоубир.

Из мраморной стойки поднялся стакан, изумительный в своем сократовском совершенстве.

– А вам? – спросила она.

Он попытался заговорить. Не смог. Кашлянул. Лоубир взяла стакан. На Недертона пахнуло можжевельником.

– «Перрье», – выдавил он. Голос был чужой, слово – дикое, будто на птичьем языке Тлен.

– Извините, сэр, – ответил бар молодым мужским голосом с немецким акцентом, – у нас нет «Перрье». Могу предложить «Аполлинарис».

– Да, хорошо, – ответил Недертон уже собственным голосом.

– Лед? – спросил бар.

– Да, пожалуйста.

Появилась его вода.

– Я не понимаю, зачем вы проверяли Флинн, – сказал Недертон. – Если, конечно, вы проверяли именно ее.

– Да, ее. – Лоубир жестом пригласила его сесть.

Недертон взял свою ничем не пахнущую воду и вслед за Лоубир прошел к столу.

– У меня намечена для нее дальнейшая роль, – продолжала инспектор, когда оба сели, – в случае если поход на суаре Даэдры пройдет успешно. Возможно, и для вас тоже. Вы – мастер своего дела, несмотря на определенные недостатки. Удивительным образом недостатки и специфические умения порой тесно связаны.

Недертон отпил глоток минералки. У нее был странный привкус – быть может, известняка.

– Можно спросить, что именно вы предполагаете?

– Боюсь, что не могу вам сейчас

сказать. Я отправляю вас к Даэдре, где ни я, ни Лев не сможем вас защитить. Лучше вам не знать больше, чем сейчас.

– Вы буквально знаете все про всех? – спросил Недертон.

– Абсолютно точно – нет. Мне мешает избыток информации, обильной до полной бессмысленности. Изъяны системы объясняются тем, что мы принимаем весь этот океан данных и предлагаемые алгоритмами моменты принятия решений за приемлемый аналог полной определенности. Сама я добиваюсь наилучших результатов, когда делаю вид, будто знаю относительно мало, и действую соответственно. Хотя это куда легче сказать, чем осуществить.

– Вы знаете, кто тот человек, которого видела Флинн? Убийца Аэлиты?

– Думаю, да. Однако этого мало. Парадоксальным образом государство, выросшее на тайнах и лжи, по-прежнему требует доказательств. Не будь бремени доказательства, все превратилось бы в бескостную массу, в протоплазму. – Она отхлебнула джина. – Каким часто и представляется. Просыпаясь, я должна напоминать себе, каков сейчас мир, как он таким стал, какую роль я в этом сыграла. То есть я живу до нелепого долго во все усиливающемся осознании своих ошибок.

– Ошибок?

– Наверное, если смотреть реалистически, не следует их так называть. Тактически, стратегически, в свете всех возможных исходов я делала лучшее, что могла, и, в общем-то, по-прежнему думаю, что у меня неплохо получалось. Цивилизация умирала от недовольства собой. Сегодня мы живы благодаря тому, что я и другие сделали, чтобы не допустить ее смерти. Вы сами не видели ничего иного.

– О, привет! – сказала перифераль Антона из открытой двери в хозяйскую каюту. – Не ждал вас здесь.

– Мистер Пенске, очень приятно, – сказала Лоубир. – Как дела с кубом?

– Кто его выдумал? – спросила перифераль (теперь уже определенно товарищ брата Флинн, Коннер), прислоняясь к косяку так, как никогда бы не прислонился Павел.

– Истерзанный народ в полной власти извращенца, – ответила Лоубир.

– А похоже, – сказал Коннер.

– Как мистер Фишер? – спросила Лоубир.

– По тому, как все вокруг квохчут, можно подумать, ему задницу отстрелили нафиг, – ответил Коннер с легкой усмешкой, которая совсем не вязалась с лицом периферали.

95. Целые миры рушатся

– Ты работаешь в «Клейн, Крус, Верметт»? – спросила Флинн рыжую девушку, которая стелила ей постель в дальнем конце комнаты, где они ели.

Уголок завесили синей пленкой, и, кроме прямоугольного куска бежевого пенопласта, здесь ничего не было. Девушка только что вытащила из чехла новенький спальный мешок и теперь расстегивала на нем молнию.

– Да. – Она разостлала спальник на пенопласте. – Подушка, к сожалению, не прилагается.

– И давно?