Перо и маузер
Шрифт:
Никандрову удалось наконец водворить кое-какой порядок в роте, и лес снова стоял вокруг жутко тихий. Люди, припав к земле, слышали только быстрый взволнованный стук крови в висках.
Минуты ползли медленно, как улитки.
— Надо беречь патроны. Они притаились здесь где-нибудь, говорил Никандров, — эту хитрость я хорошо знаю. Когда под Варшавой немцы окружили наш батальон, так же было. Сразу смолкла стрельба немцев. Как ножом отрезало. Мы думали,
Лес, притаившись, следил за людьми, точно зверь, готовый к прыжку.
Прохоров лежал на дороге навзничь, широко разметав руки. Над ртом, вокруг которого черным пятном застыла кровь, отчего рот казался широко открытым, точно поручик кричал что-то, над белками широко открытых глаз вились мухи и комары в веселой жужжащей пляске.
— Ой!.. Больно!.. Кровь! вскрикнул кто-то, катаясь в конвульсии, как подстреленный заяц. — Ой! Умираю!
— Федя ранен!
— Федя умирает!
— Фельдшера скорей, фельдшера!
— Замолчите, черти, — шипел Никандров, — воткните ему дуло в зубы, пусть сосет и не орет!
Кричавший замолк: тихо стонал сквозь стиснутые зубы... Оказалось, что ранение не тяжелое: пуля попала в мякоть руки.
...Тишина была такая, что слышно было, как капает с деревьев смола.
— Сдавайтесь! — закричал кто-то из лесу.
— Сдавайтесь! — откликнулся лес.
— Ну? — Никандров посмотрел вокруг злыми вопрошающими глазами. — Будем сражаться или?..
— Патронов у нас мало, — робко отозвался кто-то.
— Знать бы, что оставят в живых...
Лес, тихий, выжидающий, теснился вокруг дороги. Раздался выстрел. Один из гимназистов подпрыгнул кверху, упал без стона, свернувшись комочком (привык, должно быть, дома так спать).
— Петров?
— Петров убит.
Тишина...
— Сдавайтесь! — кричало из лесу.
Никандров, опираясь на руки, поднял голову.
— Кто ты таков?
.— Свистун... Сдавайтесь!
— Какие условия?
— Сдайте оружие. Выдайте офицеров. Сами можете идти.
— Офицеров нет... Есть только фельдфебель...
— Фельдфебель может идти.
— Перекрестись, что не врешь!
Лес с минуту молчал (вероятно, улыбался). Никандров снова припал к земле.
— Хорошо... Перекрестился...
— Дай пять минут на обсуждение.
— Даю пять минут.
Какие могут быть возражения против сдачи? Патронов мало. Горсточка людей не может пробиться обратно из лесу. Надо сдаваться, чтобы напрасно не проливать кровь.
Снова прогремел выстрел. Пуля на этот раз ударилась в пень недалеко от Никандрова.
— Жду ответа! — кричало из лесу.
— Условия принимаем! Сдаемся!
— Выстроить роту на дороге! Оружие сложить в два* дцати шагах от правого фланга! Понял? Двадцать шагов направо.
— Понял.
— Полчаса.
— Будет сделано.
Лес снова затих.
Никандров сорвал с плеч погоны, с груди кресты. Заботливо завязал их в платочек, спрятал в карман брюк.
— Снимите погоны. Красные их ненавидят.
Рота была выстроена. Никандров отсчитал двадцать шагов — оказалось, рядом с Прохоровым.
— Оружие сюда!
Гимназисты один за другим бросали винтовки, боясь взглянуть на потемневшее, вспухшее, усеянное насекомыми лицо.
К винтовкам присоединились три легких и два тяжелых пулемета.
— Мы готовы.
— Я иду. Не шевелись!
Сто пятнадцать пар глаз уставились в лес. Ждали чего-то сверхъестественного, необычного, но вышел — человек. Под незастегнутым пиджаком синяя — такая привычная, такая обыкновенная — рубаха. Подошел к Никандрову, остановился, поймал неспокойные, бегающие глаза Ни-кандрова.
— Ты фельдфебель?
У пришедшего в глазах такой покой, что Никандров, вытянувшись, приложил руку к фуражке.
— Так точно, ваше...
— Не надо! Напрасно я тебя, сволочь, пощадил!
Отошел, сел на груду оружия. Сто пятнадцать пар глаз
следили за каждым его движением.
— Выходите!
. Пришедший кричал лесу в рог из березовой коры.
— Выходите! — откликнулся лес.
Пришли еще двое, каждый со своей стороны; один из них с ручным пулеметом.