Перо и маузер
Шрифт:
Целмс понял — Беме вел тонкую политику, желая вызвать раскол среди рабочих, а он, Целмс, должен служить для этого слепым орудием.
Целмс каждый вечер навещал жену, которая убирала землянку, хозяйничала. Помогал ей по хозяйству, ночевал в землянке, а утром уходил на ферму Бемса.
Анна таяла с каждый днем...
Всякий раз, когда Целмс глядел на жену, у него больно сжималось сердце.
«Не умерла бы только, — мелькала иногда в голове ужасная мысль. — Нет, Анна будет
Пшеница на поле колыхалась тяжелыми колосьями, радовала глаз.
«Во всяком случае, можно будет продать часть урожая»,— думал Целмс. Он часто считал, пересчитывал, сколько даст урожай, сколько даст работа у Бемса, — и всегда получалось, что все будет хорошо.
Раз вечером, вернувшись с работы, Целмс не нашел Анну у костра. Костер потух, печально серела зола.
Дверь землянки была открыта настежь. Что там?
— Анна! Анна!..
Ответа не было. Чувствуя беду, Целмс задержался у порога.
— Анна!..
Кто это так страшно крикнул?
Свет спички осветил углы землянки, постель. Спичка, точно испугавшись, выпала из дрожащих пальцев Целмса.
— Анна! Что с тобою, дорогая? Что с тобою?
Анна лежала на кровати в луже крови. Она еще дышала — тяжело, хрипло...
Свет вечерней зари сквозь оконце землянки падал на лицо Анны. Это было чужое лицо с впальщи щеками, заострившимся носом и подбородком. Как подкошенный, упал Целмс на колени у постели жены, целовал холодеющую худую руку. Ему хотелось кричать и плакать, выплакать всю боль, но слез не было...
Вечерние v тени все больше сгущались вокруг одинокого человека. Но разве их сравнишь с теми тенями, которые замораживают сердце человека, наполняя его неисчерпаемым мраком отчаяния и горя? Ночные тени и мрак исчезают при свете солнца. Сердце, в которое закрался мрак, никогда не сможет беспечно радоваться, как на заре своего счастья.
Наконец Целмс пришел в себя. Встал. Сорвал со второй землянки дверь и стал обтесывать полуистлевшие доски. Стук топора глухо раздавался в ночной тиши. Щепки разлетались во все стороны.
Наверху, точно собираясь заплакать, ночные звезды мигали длинными лучистыми ресницами; там, внизу, работал во тьме одинокий человек, готовясь похоронить все, что было ему мило и дорого, все свои мечты...
К утру гроб был готов: узкий, длинный ящик. Целмс наложил туда сена и покрыл простыней.
Утро было сверкающее и ясное. Утро было такое, какие бывают часто. Над рекою стлался серебристо-белый туман. Покрытые росой трава и кусты сверкали в лучах восходящего солнца. Голубое небо раскинулось широко-широко...
Тут же, у землянки, Целмс вырыл могилу. Лопата, звеня, врезалась в целину, яма становилась все глубже, глубже... Целмс работал лихорадочно. Пот струйками стекал по его загорелому лицу, а он все сильнее нажимал на лопату, чтобы работой заглушить боль.
На одном конце могилы Целмс вбил два кола и привязал к ним веревки. Сам он встал на другом конце и перевязал веревками гроб. Гроб начал медленно опускаться в могилу, покачиваясь из стороны в сторону, наконец глухо ударился о дно ямы.
Целмс стоял на краю могилы.
— Tpi, зеленый куст, и ты, зеленая травка, вы, немые участники похорон, слушайте, что скажет Янис Целмс. Я хороню здесь свое счастье в простом деревянном гробу... Земля! Проклял бы тебя, проклял бы, но ради жертвы, которую ты сегодня поглотила, не могу... Земля, скажи, почему ты требуешь у меня так много? Требовать можегтот, кто сам что-лцОо дал. Скажи, что ты ще дала? Только горе, заботу, унижения. А ты все же требуешь плату за все, такую плату, которой не стоят даже твои лучшие блага. Я чувствую, что ты жаждешь и меня, присосалась к моим ногам, тянешь меня к себе. Бери же меня скорее! Бери меня, злая земля!
Ветер заглушал печальные слова, а новосел наперекор ветру пел похоронную песню. Каждый звук пел и говорил о своем: о смерти, отчаянии, боли. Песня отзвучала, и жилистые руки новосела снова взялись за лопату. Песок глухо падал, заполняя могилу. Вот уже могила сровнялась с землей, вот уже поднялся над нею холмик.
И тут, у могилы, Целмс остро ощутил свое одиночество. Казалось ему, что нет больше людей на свете, что он совсем один на земле...
Тяжело, устало шагая, вошел он в землянку. Все там было в беспорядке. Из углов смотрели враждебные тени, и даже великий «борец за свободу», — разве это свобода? — казалось, глумился со стены, разинув голодный рот.
4
Вечером Целмс пошел к Бемсу.
Тот сидел на террасе и, добродушно посвистывая, изучал газетные объявления, местами отмечая их красным карандашом.
Казалось, он не замечает Целмса. Целмс кашлянул. Беме отложил в сторону газету.
— Ну, что скажете, Целмс? Я уже хотел послать за вами — вы без всякого предупреждения пропустили целых три дня.
— Я, господин Беме, пришел за расчетом.
— За расчетом?.. Хм... Почему?
— Хочу отсюда уехать.
— Уехать? Какая неблагодарность! Разве для того я через переселенческое бюро выхлопотал вам пособие для переезда, чтобы вы уехали? Опомнитесь, милый мой! Уехать отсюда труднее, чем приехать. Вы зря потеряете свои деньги по договору... А если я вам прибавлю полтора доллара в неделю?
— Нет... невозможно...
— Хм.,. Вы трудолюбивый, но упрямый человек.*.