Персидский джид

Трускиновская Далия

– Ох, Гаврила Михайлович, да я ж чуть не весь Кремль под землей прошел!

– Как это – весь Кремль?! – вскричал подьячий, да чуть сам себе рот ладонью не захлопнул.

Тайные лазы и ходы – дело такое, что всем о них знать не велено. Разве что государь и ближние бояре должны знать, а простой подьячий – только в том случае, когда государь прикажет

поглядеть да обмерить, как лет десять назад велел стрельцам-дозорщикам трижды обойти кремлевские стены да составить опись всех прорух и ветхостей, которые с течением времени произошли.

В ответ на вскрик начальства Стенька в мыльне понуро развел руками – мол, сам понимаю, в какую неприятность вляпался.

С трудом добился Деревнин, чтобы Стенька изложил ему все похождения по порядку. Когда дошло до стрельбы из-за двери, ярыжка, кутаясь в простыню и растираясь поверх нее, выбрался из мыльни, но рядом не сел, а прислонился лопатками к стене.

– Бес с тобой, садись, – пользуясь тем, что в мыльнях образов обычно не вешали, позволил себе выразиться подьячий. При образах-то нечистую силу поминать не положено, а без них – вроде и не грех.

– Не могу, Гаврила Михайлович, самый хвостик ушиб. Я и в телеге-то еле держался, боком пристроился.

– Про все эти ходы и тайники – молчи, Христа ради, – то ли попросил, а то ли приказал Деревнин. – Не наше то дело. Выходит, так вы, голубчики мои, ничего и не разведали?

– А разведали, да только сами не поймем – что. Видели мы человека, который младенца мертвого на боярский двор принес. И описать его могу, коли прикажешь, Гаврила Михайлович.

– Одевайся, пойдем ко мне, там опишешь. Вон тебе Марковна с девкой сухую рубаху прислала, порты. Башку-то разотри хорошенько! Из бороды воду выгоняй!

После такой обработки волосы и борода были почти сухи, зато простыня пошла голубыми пятнами.

– Ничего, бабы отстирают, – сказал Деревнин огорченному Стеньке. – Сегодня же в баню сходи – вся грязь не отмылась. Пошли в столовую палату.

И первым вышел в сенцы, стал нетерпеливо подниматься по лестнице, Стенька босиком – за ним. Сапоги, набитые сухой соломой, стояли на дворе – сохли.

С того дня, как Стенька был тут в последний раз, добра поприбавилось. Поставец появился в углу с нарядной посудой. Стенька подошел и разглядел все хорошенько, пока Деревнин отгибал с краю скатерть, стелил для бережения кусок синего сукна, доставал перницу и чернильницу…

Даже ежели не глядеть на богатый двор, на чисто одетую челядь, одного этого поставца хватило бы, чтобы понять, что хозяева живут неплохо. Стояли там шандалы серебряные столовые, для богатого пира, серебряные же медвяные чарки, из которых две были золоченые, а у пяти – золочен лишь венчик, блюда, кубок-виноград, наподобие грозди с необычной величины ягодами, большая солонка, по серебряным бокам которой наведены были золотом травы, а также вещицы, которые привезли купцы из самого Китая, – ценинные. Это были чаши, большая сулея, по которой вились диковинные головастые и рогатые ящерицы, кувшины и стопка блюд, белых и пестрых. Там же на подставках возвышались преогромное яйцо – говорят, от птицы строфокамил, – и бурый, поросший дурным волосом индийский орех.

Тут же были и часы-медведь с боем.

Знал свою выгоду подьячий Деревнин! От хорошего подарка не отказывался. Опять же, и времечко такое – с деньгами непонятно что деется, надежнее все заработанное в золото да в серебро обращать, а не в кубышку складывать.

– Ну так что там был за человек в рясе и с мешком? – напомнил Деревнин.

Стенька торопливо примостился боком на лавку, схватил перо, ткнул его в оловянную чернильницу с синими чернилами, взял с верха стопки нарезанной под столбцы бумаги два листа, пристроил их с подьяческим щегольством на колене и принялся лепить одну за другой впритык быстрые буковки с жирными росчерками – наловчился!

Конец ознакомительного фрагмента.