Персональный ангел
Шрифт:
Она замолчала и скомкала в пепельнице сигарету.
– Ты что, совсем ничего не соображаешь? – начал Приходченко. – Да это катастрофа просто, ты хоть понимаешь?! Ты что, не могла до ноября потерпеть?! Да что тебе вздумалось, в конце концов?! А Чубайса ты еще не соблазнила, или премьера?!
– Да за кого ты меня принимаешь? – задохнувшись, Катерина вскочила с кресла. Она так ненавидела в этот момент Приходченко, что готова была его убить и даже поискала глазами, чем бы в него бросить. – Что ты себе позволяешь?!
Как ты смеешь?!
– Я
– Инцидент был действительно неприятный, – ровный низкий голос рассек накаленную атмосферу маленькой комнаты. Катерина и Приходченко, стоявшие друг против друга, как две готовые к нападению ощетинившиеся собаки, отшатнулись, словно от удара хлыстом, разом оглянулись, и Катерина даже попятилась.
Тимофей Кольцов шагнул в кабинет и сказал:
– Добрый вечер.
– Добрый… вечер, – пробормотал Приходченко и потряс головой, как будто желая отогнать видение. – Вы… к нам, Тимофей Ильич?
Тимофей посмотрел на него и коротко усмехнулся.
– Я хотел бы переговорить с Катериной Дмитриевной.
Катерина, отступая, уронила стул. Он загрохотал по батарее, как артиллерийский снаряд. Приходченко ошалело взглянул на нее, потом на упавший стул, а потом снова на Тимофея.
– А мы вот… поссорились, – зачем-то сообщил он.
– Я слышал, – вежливо ответил Тимофей Ильич. – Катерина Дмитриевна, я вас жду.
Но Катерину было уже не остановить.
– Я никуда не могу ехать, Тимофей Ильич, – заявила она с яростной любезностью. – У меня очень много работы. Кроме того, начальство устраивает мне разгон, я не могу отлучаться.
– Я подожду, – сказал Тимофей и сел на стул, который жалобно скрипнул под его весом. Он очень устал за последние две недели, и неожиданное представление очень его развлекало.
Приходченко за его спиной делал Катерине знаки, но тщетно. Она не собиралась его щадить. Он оскорбил ее ужасно. Он, ее лучший друг!
– Вы хотите мне что-то сказать, Олег Николаевич?
Приходченко едва успел отнять от виска палец, которым очень выразительно крутил:
– Я хотел сказать, что вы вполне можете ехать, Катерина Дмитриевна, – заявил несчастный начальник дрожащим от ярости голосом. Непристойная сцена в присутствии Кольцова! Господи, спаси и помилуй!..
– Не ждите меня, – обратилась Катерина к Тимофею Ильичу, – я освобожусь не скоро.
– Я тиран и привык, чтобы мои прихоти выполнялись, – пояснил Тимофей Ильич после паузы. – Я жду еще пять минут, и мы уезжаем.
Катерина с размаху швырнула в портфель телефон и вышла, не говоря ни слова. Кольцов поднялся со стула и вежливо попрощался:
– До
Когда за ним закрылась дверь, Приходченко пробормотал невнятно:
– До свидания, Тимофей Ильич…
– Я хочу, чтобы ты позвонила в свою Немчиновку и осталась. Слышишь, Кать?
– Для этого совсем необязательно звонить в Немчиновку Я часто ночую в Москве, когда у меня много работы. Я только боюсь, что ты сбежишь куда-нибудь, а я буду чувствовать себя идиоткой.
Она поставила перед Тимофеем тарелку с омлетом и большущую чашку кофе. Тимофей даже не знал, что в его хозяйстве есть такие чашки. Вообще говоря, он многого не знал…
– Я же извинился! – заявил он с набитым ртом. Она усмехнулась и села напротив.
– Ты сказал: “Я был не прав, давай поедем ко мне”, – напомнила она.
– Этого недостаточно? – удивился он.
Катерина засмеялась. Как хорошо было кормить его омлетом на необъятных размеров кухне и варить ему кофе, чувствуя, как выветривается из квартиры нежилой музейный дух.
Они вылезли из постели, потому что внезапно очень захотели есть. В ванной с зеркалами и черным кафелем они провели еще час, и Тимофей наконец понял, для чего нужно такое обилие зеркал. Потом она быстро сообразила омлет, а он сидел, вытянув ноги так, чтобы она все время о них спотыкалась. Спотыкаясь, она хваталась за его голое плечо, и ему это было приятно.
Он совсем без нее замучился. И поехал к ней на работу, когда уже не стало сил бороться с собой. Ничего не помогало – ни работа, ни поездки, ни двадцатичасовой рабочий день. Он должен был повторить все сначала, а потом еще раз. И еще. Скоро привыкну, решил он, но страха не почувствовал, только спокойствие и уверенность в себе.
Какая-то странная история. Такого с ним раньше не бывало.
Может, просто возраст?
– Ешь, Тимыч, – сказала она. – Холодный омлет – ужасная гадость.
Никто и никогда не называл его Тимыч. Вот черт. Тимыч – какое славное, милое, домашнее слово. Домашнее? Разве у него есть дом?
– Почему ты так странно меня называешь? – осведомился он.
– Почему странно? – удивилась Катерина. – Или мне следует называть тебя Тимофей Ильич?
Он промолчал, а Катерина спросила;
– Ты знаешь, как тебя называет твоя охрана? Он коротко усмехнулся:
– Как?
– Батяня! – провозгласила Катерина с прочувствованной интонацией. – Ты знал, да?
– Конечно, – он пожал плечами. – Я всегда все про себя знаю.
“Это заблуждение, – подумала Катерина. – Тебе только кажется, что ты все про себя знаешь. От этого все твои проблемы”. Ее уже не удивляло, что у могущественного Тимофея Кольцова могут быть проблемы.
– Я очень вожусь во сне, – предупредила она, решив, что нужно поставить его в известность. Все-таки он собирался провести с ней целую ночь. – И вообще, я сто лет ни с кем не спала. В смысле… спала… то есть не спала… – она смутилась, – ну, то есть когда ложишься и спишь до утра.