Персональный ангел
Шрифт:
Он слушал с интересом. Она смутилась еще больше, вскочила и пошла к барной стойке, где в кофеварке булькал кофе.
– Ну, да, да, – раздраженно сказала она, потому что он явно ждал какого-то продолжения, пристально на нее глядя. – Я никогда еще ни с кем не спала.
– В смысле, когда ложишься и спишь до утра, – уточнил он.
– Именно в этом, – подтвердила она. – Это что, записано в моем досье?
Он подошел к ней и обнял ее сзади – очень большой, теплый и голый. На нем были только джинсы, которые он так и не застегнул. Катерина сразу растеряла весь боевой задор, привалилась к нему, чуть не мурлыча от
– Я не читал твое досье, – сказал он, кусая ее за ухо.
Это было изумительное, нежное, очень чувствительное ухо, и у Тимофея сразу стало ознобно в позвоночнике.
– Я не читаю досье всякой пузатой мелочи. Иногда я читаю досье на вице-премьеров, но очень редко. Для этого есть Дудников с Абдрашидзе…
– Ты ведь крутой, – прошептала Катерина, проводя губами по его голой груди. – Ты очень крутой парень…
– Я самый крутой из всех известных тебе парней, – поправил Тимофей, во всем любивший точность. Она начала сползать по нему на пол, и он, бешено радуясь собственной бесшабашности и возможности делать все, что только она пожелает, рухнул на раритетный английский ковер и, в одну секунду оставшись без одежды, придавил ее всем телом.
– Ты моя, – прорычал он в ее приоткрытые губы. – Ты будешь делать все, что я тебе велю.
– Конечно, – успокаивающе сказала она и стиснула ладонь в коротких густых волосах у него на затылке. – Ты только не бойся меня…
Тимофей не вдумывался в то, о чем она его попросила. Кровь колотила в виски, и было уже не до разговоров.
– Мы предлагаем сейчас провести в Калининграде кинофестиваль, на который приедет Никита Михалков со своим новым фильмом. Чуть позже мы объявим о стипендии Тимофея Кольцова в местных вузах. Причем предполагается не только стипендия для студентов, но и гранты для научных работников. О строительстве могильника для захоронения радиационных отходов с отработавших подводных лодок мы доложим дополнительно, когда проработаем вопрос окончательно. – Приходченко заглянул в свои бумаги.
– Его обязательно строить? – спросил Кольцов, не поднимая глаз от своего экземпляра рабочего графика.
– Можно только объявить, Тимофей Ильич. Собственно, можно вообще ничего не делать…
Кольцов поднял голову, и Приходченко как будто споткнулся о его взгляд.
– В том смысле, что достаточно просто хорошо освещать. Тем более что самое главное обещание вы уже сдержали…
Кольцов взгляд не отводил, и Приходченко глаз не опустил.
“Неужели знает?” – мелькнуло в голове у Олега, и сразу стало муторно, как будто заболел желудок.
День оказался тяжелый. Олег еле-еле уехал из дома – с женой и тещей в последнее время не было вообще никакого сладу. Кирюха вопил и не хотел его отпускать – цеплялся за ноги, плакал, разбил чашку, и Олег влепил ему подзатыльник. При воспоминании об этом подзатыльнике ему становилось так плохо, гораздо хуже, чем под взглядом Тимофея Кольцова.
Надвигалось лето, нужно думать, куда отправить Кирюху. Однако при одном только упоминании бойскаутского лагеря в Штатах Кирюха начинал рыдать и кататься по полу. Его не устраивало ничего, что находилось дальше тридцати километров от отца. В Москве Олег оставить его не мог – в доме в последнее время шли постоянные приготовления, шушуканья, шмыганья, прятанья – и моления, моления, моления…
Его “девушки”, как называла их Катерина, явно что-то затевали. Это подтверждалось еще и тем, что жена стала с ним почти ласкова в последнее время. И Олег с ужасом кролика перед гремучей змеей ждал – что-то будет.
Со всеми утренними удовольствиями он забыл телефон и даже не мог вспомнить, где именно. Он не позвонил из машины, хотя должен был, понимая, что его звонка ждут.
А тут еще Кольцов привязался с программой мероприятий. Как это Катька его не боится? От одной его улыбки можно запросто покончить жизнь самоубийством, чтоб не мучиться…
– Что там с моим однофамильцем? – спросил Тимофей.
– Все в порядке, – отозвался Приходченко, с трудом выбираясь из своих мыслей – Мы предложили ему денег, чтобы он вышел из процесса. Он согласился. Дальше мы ничего выяснять не стали…
– Тимофей Ильич, – сказал из своего угла Абдрашидзе, – мы подготовили информацию о рыболовных траулерах, арестованных в иностранных портах. На данный момент три из них – ваши, то есть собранные когда-то на калининградских верфях. Мы предлагаем заплатить долги за один из них и широко разрекламировать это как акт сочувствия к рыбакам и их семьям.
– Мы уже говорили об этом когда-то, – перебил его Кольцов. – И тогда же я сказал, что заплачу за все.
“Все помнит”, – с искренним восхищением подумал Приходченко, а Катерина, наклонившись к нему прошептала:
– Аттракцион неслыханной щедрости…
Приходченко хмыкнул, отворачиваясь и пряча улыбку, но Тимофей Ильич заметил и посмотрел недовольно.
О чем может шушукаться Катерина – его Катерина – с этим молодым снобом? Да пусть он сто раз ее начальник, и тысячу раз друг, и еще три тысячи раз кто угодно, но все равно она не должна шушукаться с ним в присутствии Тимофея, Впрочем, в отсутствие, наверное, еще хуже…
Смеясь над собой и своей внезапной ревностью, Тимофей резким движением подтянул к себе кофейную чашку. “Знали бы они, – думал он, сосредоточенно глядя в кофе, – как мы провели это утро”.
От воспоминаний кровь вдруг ударила в голову, в спину, в ноги. Стало неудобно сидеть, и Тимофей поменял положение. “Да что это такое? – подумал он с радостным изумлением. – Неужели это со мной?!”
Он совсем не слушал Абдрашидзе и не смотрел на людей – так ему было страшно и радостно…
Вдруг послышался какой-то шум от дубовой двери его кабинета, как всегда плотно закрытой на время совещаний. Абдрашидзе оглянулся в полном недоумении – к боссу никто не имел права войти просто так, между тем кто-то явно ломился в дверь. Катерина выглянула из-за Приходченко, а Тимофей Ильич резко поставил чашку на блюдце.
– Выясните, что там такое, Игорь Вахтангович! – приказал он резко. Но когда Абдрашидзе уже выскочил из-за стола, дверь непривычно широко и резко отлетела в сторону и задержанная пружиной, начала медленно закрываться. На пороге, снова отшвырнув дверь, появилась сказочной красоты молодая дама. Она отпихивала от себя секретаршу и Диму, пытавшихся протиснуться следом за ней, и все повторяла: – Нет, я войду! Я все равно войду!..
Она влетела в кабинет и выскочила сразу на середину, не удержавшись с разгону. Сумка упала у нее с плеча.