ПЕРСПЕКТИВЫ ВОЗРОЖДЕНИЯ НАРОДНОГО ХОЗЯЙСТВА РОССИИ
Шрифт:
Эта сеть салона Конти была построена вокруг общеевропейского плана, направленного на подрыв влияния Готфрида Лейбница. Она строила антилейбницевское «Просвещение» вокруг эмпирических методов Паоло Сарпи. Это окружение использовало таких личностей, как частный инструмент Сарпи — Галилей, француз Рене Декарт и «английский Галилей» Исаак Ньютон в качестве избранных антикеплеровских и контрлейбницевских символов сотворенного в Венеции движения «Просвещение восемнадцатого века». Эта форма Просвещения восемнадцатого века, как она сформирована салоном Конти, дала миру доктрины, связанные с такими представителями нового радикального эмпиризма, как Дэвид Юм, Франсуа Кенэ, Адам Смит, французские энциклопедисты, Иеремия Бентам, Иммануил Кант, Г.В.Ф.Гегель, Карл Савиньи, Лаплас и позитивистские движения девятнадцатого века во Франции, Швейцарии и Австрии. В Британии влияние Джиамариа Ортеса, в частности, дало нам экономическое учение Смита, социальную теорию Бентама, теорию народонаселения Мальтуса и т.п.
Венецианские влиятельные лица от Сарпи и вплоть до смерти Ортеса в 1790 г. сумели добиться, чтобы каждый ведущий институт Британии в области политики, философии, науки, искусства и социальной теории был политизирован в соответствии с их венецианскими проектами. Все, что оказалось общепринятым эмпиристским или позитивистским взглядом на историю, на «человеческую природу» и на научный метод, было спроектировано этими венецианцами за эти два столетия с целью подчинить своему контролю несознательное поведение всех народов Европы.
В сущности, эти венецианцы как бы спустились на землю стран Европы подобно «пришельцам-похитителям из космоса» и начали овладевать умами ключевых фигур институтов, которые, в свою очередь, стали оказывать решающее влияние на образованные и другие окружающие их слои общества. Чтобы добиться своего, они занимались тем, что буквально насаждали ряд аксиоматических утверждений. Поначалу это были аксиомы эмпириков, а затем радикал-эмпириков или же позитивистское мировоззрение. Кто бы ни воспринял эти аксиомы, он вынужден был непроизвольно воспринимать как теоремы своей веры те утверждения, которые соответствовали аксиомам эмпириков.
При этом насаждение эмпиризма сопровождалось внедрением «иммунного фактора» самозащиты от возможного будущего влияния сократовского разума. Это встроенное в их доводы средство самозащиты сводилось к догматическому утверждению, что нет никаких аксиом для эмпирических теорем (то есть, гипотезы). Это иллюстрируется знаменитым высказыванием Исаака Ньютона: «hypothesis non fingo» (гипотез не измышляю). Эмпиризм утверждает, что его аксиомы не могут быть намеренно искусственными. Они лишь отражают самоочевидные принципы чувственного восприятия и индивидуальной человеческой природы. Кое-кто мог бы заключить из этого, что эмпиризм и позитивизм суть порочные формы умопомрачения, иллюзорные состояния; но какой бы ни был вывод из этого взгляда, фактом остается то, что все описанное нами выше есть тот самый эмпиризм, который был привезен в Англию венецианцами из салонов Паоло Сарпи и Антонио Конти.
Xитроумность, заключенная в этой венецианской тактике, состоит в том, что любой человек, слепо воспринимающий эмпирические аксиомы как самоочевидные, будет склонен вести себя так, как будет удобно олигархическим стратегическим интересам. Тот факт, что Россия приняла радикал-эмпирические доктрины экономики свободной торговли как базы для политики экономической реформы, — пример того, как этот метод манипулирования, изобретенный венецианцами, работает еще и сегодня.
Возвышение британской монархии до размеров глобального имперского властелина, главным образом, в результате евразийских войн конца восемнадцатого и девятнадцатого веков и преуспевшей коррупции ведущих англофильских финансовых семейных кланов США во время и после двух мировых войн в Европе и Азии в этом столетии, позволило Лондону подчинить сегодня весь мир доминирующему влиянию объединенных традиций британского эмпиризма в политико-экономической догме и в наследии Версальских соглашений, навязанных миру после первой из этих мировых войн.
Следовательно, последние пятьсот с половиной лет современной европейской цивилизации характеризуются конфликтом между двумя главными противоположными силами внутри этой цивилизации: выдвигающимся на первый план принципами государственно-республиканских (Commonwealth) институтов и противостоящими им формами, в которых противники республики, сплотившиеся вокруг венецианской олигархической традиции, начали борьбу за установление и сохранение своего контроля над политическими и другими ведущими институтами новой формы государства-нации.
Наша беда в том, что до сих пор так и не удалось освободить современное общество от цепкой хватки этой олигархии, которая привела эту по-своему наиболее мощную и самую успешную современную форму общества на край пропасти. Это и есть тот неразрешенный конфликт, который придал последним пятистам годам европейской цивилизации особый, циклический характер. Таким образом, надвигающийся крах этой цивилизации (по-крайней мере в нынешней ее форме) придает минувшим 550 годам видимость длительного династического цикла восхождения к относительному зениту власти с последующим скатыванием к неминуемому закату.
4.8 Смена культурной парадигмы 1963-1995 гг.
За редким исключением, центральным вопросом Декларации независимости США, войны за независимость и принципов федеральной Конституции 1787-1789 гг. была приверженность традициям антиолигархического государства (Commonwealth), связанным с именами французского короля Людовика XI, Жана Бодена (его «Шесть книг о республике»), с «дирижизмом» Ришелье, Мазарини и Кольбера во Франции, а также с концепцией естественного закона, предложенной Готфридом Лейбницем, в противоположность концепции эмпирика Джона Локка. Война за независимость США фактически велась против той политики, которая была предложена апологетом Адамом Смитом в 1776 г. (в его книге «Богатство народов») для Остиндийской компании. Доклады министра финансов США Александра Гамильтона Конгрессу США по таким разделам экономики как «Кредит», «Национальный банк» и «Производство» определяют «Американскую систему политической экономии» как экономическую политику точно так же, как ее понимали все патриоты страны, включая ее президента Франклина Рузвельта (в отличие от премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля), с 1789 по 1963 год.
В последующий период с 1964 по 1970 год произошел отход от этой культурной и экономической традиционной линии в США. Лондонский Тэвистокский институт и его сотрудники иногда называют это изменение «сменой культурной парадигмы». Эта «смена культурной парадигмы» является ключом к пониманию развертываемой в настоящий момент спирали разрухи внутри мировых валютной, финансовой и экономической систем.
Деятельность Мирового фонда защиты дикой природы британского принца Филиппа и нидерландского принца Бернхарда была составной частью усилий, направленных на то, чтобы повернуть вспять часы истории - назад к феодализму или даже к более ранним устоям варварства. Это стало известно как «контркультура рок-нарко-секса». Фонд Форда назвал это еще в 1964 году «Тройной революцией». В 1967 году один из защитников этого движения, Збигнев Бжезинский, дал свое определение — «технотронный век». Фашиствующие идеологи, вроде лорда Уильяма Риса-Могга из лондонской газеты «Таймс», отождествляют эту «Новую эпоху» с «Третьей волной» Олвина Тоффлера и спикера Конгресса США Ньюта Гингрича. Это и есть «экологическое движение», возникшее в США в конце 1969 г. Оно еще известно как модели «системного анализа» Кембриджского университета. В более широком смысле его называют «постиндустриальным утопизмом». Это и есть политическая линия общества фашистского толка «Монт Пелерен» профессора Мильтона Фридмена и ныне покойного Фридриха фон Xайека.
Как только США и Советский Союз достигли определенных договоренностей в ходе разрешения Карибского кризиса 1962 года, у международной олигархии с центром в Лондоне сложилось убеждение, что послевоенное (1945 г.) балансирование ядерных сил находилось под достаточным контролем правящих кругов Лондона. По мнению этих кругов в Лондоне и их единомышленников в США не было больше необходимости сохранять те темпы материально-технического роста и технического прогресса, которые требовались бы, если бы угроза мировой войны все еще оставалась вероятной перспективой. Тогда верилось, что Пагоушская доктрина для новой формы британского «баланса сил», а именно геополитического баланса взаимного термоядерного террора, заняла прочную позицию.