Перст Кассандры
Шрифт:
Удобно прислонясь спиной к цоколям древних колонн, они грелись в лучах осеннего бледного солнца, которое проглядывало между подъемными кранами в порту, и по очереди затягивались дурманящим дымом самокрутки из смешанных с табаком отечественных трав.
— Скажешь, датский паром отваливает в пять? Или в четыре? — произнес один из них, почесывая макушку.
— Кочумай. Копни репу, знаешь же — в пять. На котлы свои глянь.
— При чем котлы, при чем репа. Как время считать — назови пятерку четверкой, и датчанин свалит в четыре.
—
Философская проблема, связанная с необходимостью конкретно определить время отплытия парома, уже несколько минут занимала умы двух членов маленького братства хяппи — местных панков, обосновавшихся в Старом городе, точнее — в жилых помещениях заповедной усадьбы Саксегорден.
— Слышь, Фаллес, датчанин этот белый или черный? — Плечистый парень сел поудобнее и хитро сощурился.
— Внутри или снаружи? — Щуплый Фаллес сделал последнюю затяжку и швырнул окурок вниз на рельсы.
— Повидал снаружи — повидал внутри. А, верняк?
— Завязывай ты цветной базар, Плутта. Умей резонить объективно, в натуре.
Фаллес приподнял корму, повернулся, потрогал землю рукой. Земля была влажная.
— Уж не с шоссейки это тут накапало? — Он посмотрел наверх, на бетонную громадину моста.
А затем оба уставились себе под ноги. Как раз там, где они сидели, появились вдруг струйки воды, сквозь утрамбованную ногами землю между клочками засохшей травы пробился грязный, серый ручеек, который с каждой секундой журчал все громче.
— Эт чё такое, Плутта? — Фаллес вытаращил глаза.
— Земля трясется, в натуре! Черт… — Плутта стал подниматься, и тут же оба живо вскочили на ноги.
Земля под ними зашевелилась, послышался какой-то рокот. Парни поспешили взобраться каждый на свой цоколь и продолжали наблюдать сверху внезапное стихийное бедствие.
В нескольких местах из земли били фонтаны, затем огромный пласт дерна приподнялся вверх, и половина откоса поползла к путям, влекомая стремительным потоком. Все произошло очень быстро и так же быстро закончилось. Лишь небольшой ручей продолжал вытекать из скважины, которая открылась как раз перед тем местом, где в средние века помещалась паперть церкви Святого Климента.
Скважина была довольно широкая.
Оползень подмыл проволочное ограждение вдоль железнодорожных путей, ограда наклонилась, улавливая, точно ситом, все что нес с собой вырвавшийся из-под земли поток.
На проволоке повисли жалки остатки книг, какие-то тряпки, палки, комья земли и прочие непонятные предметы.
Но в самом низу под оградой, наполовину скрытый кустами, лежал сверток побольше. Человек.
— Ничего себе прикол? Фаллес!..
И без того бледные панки совсем побелели.
— Думаешь, живой?
Парни в черном растерянно таращились на неподвижное тело. Потом плечистый Плутта сорвался с места и подбежал к ограде. Его товарищ последовал за ним, и мокрый сверток был решительно и быстро доставлен на площадку перед развалинами. Плутта ритмично колотил кулаками по грудной клетке утопленника и нажимал на диафрагму, выдавливая воду из легких. Фаллес, не мешкая, наклонился над лицом бедняги и принялся вдувать ему воздух в нос и рот.
— Вроде живой, в натуре, — вымолвил Плутта, массируя область сердца.
Спустя несколько минут они остановились. Стоя на коленях, удивленно смотрели на мужчину, вынесенного из-под земли бурным потоком, который иссяк так же быстро, как возник.
Мужчина дышал ровно.
— Не бросать же его, не в масть, а, Плутта?
— Верняк, Фаллес. Потащим с собой.
Открыв глаза и ощутив приятное тепло, Фредрик Дрюм первым делом подумал — могли его и впрямь ощипать? Или тепло все-таки объясняется тем, что он не ощипан?
Несколько минут он продолжал считать себя ощипанной куропаткой.
…Он успел довольно далеко улететь в темноте, когда раздался выстрел, заряд подбросил его вверх, дробинки впились в крылья и тело, и он упал. Упал через ветки, через густую листву на землю. Тут кто-то схватил его, стал бросать с места на место, выдергивая перья, пока вовсе не ощипал догола.
Вся эта картина, чрезвычайно живая, надолго засела в мозгу.
И вот теперь оказывается, что он вовсе не подстреленная и ощипанная куропатка.
Наконец ему удалось сосредоточить взгляд на висящем под потолком предмете. Бабочка из бумаги вращалась то в одну, то в другую сторону. Зелено-желто-синяя с красными кругами на задних крыльях, она была подвешена на бечевке, привязанной к гипсовой розетке в центре потолка.
Надо же.
Закрыв глаза, он попытался представить себе что-нибудь более реалистическое. Проще простого: холодное темное помещение, глухие каменных стены, куча земли, кости. Голод. Жажда. Запертая стальная дверь, капающая вода — кап, кап, кап…
Он оторвал голову от подушки, но тут же опустил ее обратно, почувствовав боль в груди. Легкие словно горели, голова раскалывалась. Но ему было тепло, так приятно под покрывающей его периной.
Каким образом он выбрался на волю и где очутился?
Он прислушался. Уловил непрерывный рокот автомашин за окном. Стало быть, он находится где-то возле шоссе. Осторожно приподняв перину, поглядел на собственное тело. Он лежал на кровати голый. Но без каких-либо видимых травм. Стрелки часов показывали четверть четвертого.
А вот затылок он, должно быть, сильно ушиб. Об это говорили и пятна крови на наволочке.
В комнате было темно, окно закрывала красная бархатная занавеска. Столбики железной кровати были увенчаны блестящими шарами. У другой стены стоял комод. На нем — два семисвечных канделябра, напоминающих опрокинутый древнеегипетский крест, и стопка книг. На стене над комодом висела картина. Прищурившись, он рассмотрел как будто Ганимеда, похищаемого орлом. Все вместе смахивало на какой-то алтарь.