Перстень с пардом
Шрифт:
Женщины старались брать с собой только самые необходимые вещи: сундук с одеждой, посуду в большом коробе (большая часть посуды, что сделал Иван, осталась в мастерской). Коровы у них не было, зато молоком снабжала коза. Ее никак нельзя было оставлять. Как же без живности на новом месте? И пару курочек с петушком.
– Бабуль, как же мы курей возьмем? Они же замерзнут!
– Я их не оставлю! Принеси большую корзину, туда и посадим наших наседушек. А сверху тулупчиком накроем. Глядишь, и перезимуют родимые. А козочку я тоже в сани посажу и накрою зипуном. Ничего, как-нибудь выдюжим!
– Выдержит ли Буланка?
– Он сильный конь, справится. Мы ведь гнать шибко не будем. Где пешком пойдем, где поедем. Ой, не знаю я! – вдруг, обессилев, бабушка села прямо на пол. – Что же с нами будет, Добрина?
Девушка села рядом с бабушкой и стала ее успокаивать.
– Не плачь, родная, все образуется со временем, я вижу. Только потерпеть придется изрядно, – Добрина гладила по руке свою бабушку и приговаривала: «Все будет хорошо».
––
Отъезд
Переслав с несколькими друзьями ушел на Сить. Он только забежал к Добрине сказать последние слова любви. Девушка в слезах обняла своего жениха. Кольцо на ее пальце как будто накалилось. Уходя, Переслав еще раз просил, чтобы не забывала его ненаглядная Добрина. Она обещала. Только темная муть в голове напрягала. Нет, она ничего плохого не видела сейчас, однако тяжесть легла на ее плечи, давила на сердце, голову. На пальце огнем горел перстень. Хотела его снять, но не получилось. Как прилип пард, не оторвать! Она взяла в руку снег, немного полегчало.
– Не простой, однако, перстень! –Добрина посмотрела на кольцо. – Это не только помолвочное кольцо, а предсказатель. Ты, видно, чувствуешь своего бывшего хозяина и сообщаешь мне его состояние. Это его любовь ко мне греет мне руку.
Она прижала перстень к щеке. В мысленном взоре замелькали картинки, однако она не могла их разглядеть. Только ощущение тревоги.
Семья кузнеца Давила готовилась к отъезду. Белава не хотела оставлять нажитое добро. Но Давило сказал как отрезал:
– Брать только самое нужное.
Нужного набралось на две подводы. Одна подвода с домашними вещами, другая – с кузнечным инвентарем. Куда же без него?
– Кузнец – он везде нужен. На месте потом разберемся, что и куда приспособить, – говорил жене Давило.
Сам отец семейства тоже переживал. Бросить все нажитое годами тяжело. Но тяжелее доля невольника. А может, всех перережут татары, кто знает. Во вторую подводу впрягли быка, взяли и корову (детки еще маленькие, молока надо).
Вместе с соседями поехали и Новожея с Добриной. Переслав рассказал отцу про их с Добриной договор, что они жених и невеста и что благословение попросят у родителей, когда Переслав вернется с войны. Кузнец и так относился к Добрине как к дочери: милая и добрая девушка всегда помогала, когда нужно было, и Новожея тоже. Бабка всех лечила своими травами да заговорами. Как-то местный поп попытался урезонить Новожею, мол, не по-христиански лечить заговорами, бесовщина это. Женщина молча выслушала и ушла. А через неделю батюшка сам явился, потому что хворь приключилась (и молитвы не помогли!). Новожея вылечила его, с тех пор священник ее не трогал и не донимал попреками.
– Куда же мы поедем, Давило? – спросила Новожея кузнеца.
– А куда глаза глядят, – ответил Давило. – По льду, по Волге-матушке двинемся. Бог даст, устроимся хорошо.
Лед был крепкий. Две подводы кузнеца, одна – Новожеи двинулись по реке вверх по течению. Но не только они покидали родные места. К небольшому обозу присоединялись другие беженцы. После известий от гонца люди стали уходить. В городе оставались те, кто ни за что не хотел покидать родные места, и небольшой охранный отряд.
– Бог позаботится о нас, – говорили они. – Батюшка Алексий (Вышата) молится за нас. И мы молиться будем, авось пройдут поганые мимо.
Подводы медленно ехали по заснеженному льду. Река широким белым полотном лежала перед длинным обозом. Ехать было трудно, потому что снег был рыхлый, не утрамбованный, приходилось иногда останавливаться, чтобы расчищать путь. Но по другим дорогам люди ехать боялись: вдруг за ними увяжутся татары?
Во время небольших остановок сходили с саней, бегали, чтобы согреться, поесть. Только кузнецовы детишки представляли бой и сражались на палках. Отец шикал на них, чтобы угомонить непосед. Не для веселья ехали они прочь от родных мест. Белава постоянно плакала, скрывая от мужа слезы. Новожея сидела как каменная. Поджав губы, она едва следила за Буланкой. А конек сам семенил за подводами кузнеца. Перед поездкой Новожея хорошо накормила немолодого жеребца, чтобы дорога не была для него слишком трудной. Добрина, укутавшись в тулуп, всю дорогу молчала. Она даже задремала. И в дреме ей привиделся белый старец, который сказал, чтобы ехали они до черного леса, где можно осесть.
Очнувшись, Добрина сказала бабке:
– Ехать нужно до черного леса. Везнич сказал.
– А где он, этот черный лес?
– Про то не поведал.
На следующей остановке, пока семьи садились, чтобы перекусить и дать отдых лошадям, Новожея подошла к Давилу.
– Добрина сказывала, что Везнич велел у черного леса остановиться и осесть там.
– Черный лес? Где это?
Кузнец стал подходить к людям и спрашивать, не знают ли они, где этот черный лес. Женщины со страхом смотрели на кузнеца, не сошел ли он с ума? Только один старый человек отозвался:
– Знаю я, о чем речь. Черный лес еще далече. Авось к завтрашнему дню потихоньку доедем. Покажу его.
Черный лес
Солнце уже клонилось к закату, когда обоз подъехал в нужное место. Не так уж и далеко оказалось.
– Вот он, Черный лес, – сказал старичок, указывая на правый берег Волги. Подводы, сани въезжали на берег. Женщины стали разжигать костры, готовить пищу. Мужчины пошли в горку осмотреть эту лесистую местность.
Когда разведчики вернулись, все беженцы собрались у большого костра в центре. В передних рядах стояли мужчины, позади – женщины. Стали держать совет. Обсуждали, кто и где разместится. Были среди приехавших ремесленники: столяры, два печника, кузнец, ткачи. С собой везли нехитрое свое оборудование. Так что своими работами можно будет прожить. Договорились, что строиться будут всем миром: сначала построят дома для многодетных семей, одиноких вдов, а потом и всем остальным. А пока временно наделают шалашей, а по весне, когда снег растает, – землянок.
Сказано – сделано. Закипела работа. Через пару часов женщины уже могли разместиться с детишками в больших шалашах. Деткам было весело и хорошо: это приключение радовало их, в шалашах приятно пахло древесиной, еловой хвоей. Потом начали потихоньку строиться.
К поселению все больше примыкали беженцы из Ярославля. Рассказывали страшные новости. Что будет дальше? Никто не ведал.
Остаток зимы кое-как прожили, хотя еду экономили. Охотников было мало. Большая часть мужчин стала заниматься рыболовством. Оказалось, что в этих местах много рыбы. Что ж, рыбой, хоть и не красной, можно долго питаться.
Через неделю прибыл к ним парнишка еле живой, на татарской лошади прискакал. Первыми увидели всадника ребятишки и подбежали к нему. А парень был сильно ранен, как подъехал к поселку, так и свалился с лошади.
Люди позвали Новожею. Она что-то пошептала над ним, и парень открыл глаза.
– Ярославль взяли татарове. Всех поубивали, бросили в старый подклет около ста человек: женщин, детей, стариков, дома сожгли. В один колодец сбросили одиннадцать ратников, что остались в городе. Здоровые и сильные были мужи, только поганых было очень много, как муравьев в муравейнике. Дым над городом до сих пор вьется, и пахнет гарью далеко, – рассказывал парнишка, размазывая слезы по щеке. – Я схоронился и видел из укрытия все. Я смог украсть лошадь у зазевавшегося татарина и помчался что есть силы. В меня стреляли (одна стрела в ногу попала), помчались за мной, но я все равно ускакал от них. Знал, что где-то своих встречу…