Перстенёк с бирюзой
Шрифт:
– Порубежное, – промолвил тихо десятник. – Крепость. Ты, боярышня, чай и не видала такого в княжьем городище.
– Не видала, Борис Фролыч. А чего ж проулки-то малые? Не дороги, щели, – печалилась боярышня.
– Иначе нельзя, Настасья Петровна, – десятник говорил охотно. – Людишки сами просились в городище, ворог набегами измотал, пограбил, иных похолопил*. С окрестных весей прибыло немало, вот и расселились тесно. Да ты не робей, уж сколь лет Порубежное стоит, а никто его еще не пожёг и людишек не тронул. Боярин наш вой хваткий. Ворог токмо задумался, а он уж и почуял. Раньше о таких говорили – Перунов вой.
– Это который огневой птицей осенён? И меч в Перуновом пламени опален? – Настя рот открыла, ответа ждала.
– Знаешь, однако, – хмыкнул вой. – На месте Порубежного раньше капище было. Идолища стояли в два человечьих роста. Потом их в лесок сволокли и врыли на Кривой поляне.
– О чем речь ведете, окаянные? – взвилась Ульяна. – Побойтесь бога!
Десятник нахмурился и отвернулся, а Настя умолкла и принялась смотреть по сторонам: и подворья приметила небедные, и чудных девок в плотных запонах*, и бабу-лучницу. Вот на нее боярышня и уставилась, как на диво какое. Шутка-ли, баба, а оружная.
– Стой, – подал голос давешний парень. – Приехали.
Настя смотрела вокруг и дивилась: дом-то большой, крепчайший, овины кряжистые, сарайки приземистые. Забор новый, ворота широкие, двор просторный. И вроде справное все, а смотреть на эдакое богатство – тоскливо. Будто и хоромина, и забор, и даже овины уготовились к рати, поджидали ворога и загодя давали отпор напасти. Два больших дуба на задке двора – черные по ранней весне – тянули ветки к небу, словно молились, ждали подмоги.
Возок остановился у крыльца, тётка Ульяна полезла выйти, за ней потянулась Настёна. Не успела ногу выставить на приступку, как подлетел молодой вой и руку протянул:
– Помогу, Настасья Петровна, – и улыбался, будто ждал чего.
– Ты, боярышня, его не слушай, – шепнул десятник, покручивая ус. – Лексей у нас дюже влюбчивый. Не успеешь оглянуться, как окрутит.
Настасья смеха не сдержала, одно отрадно – тётка того не приметила: уже шла по приступке к дородной бабе, что встречала гостей на пороге.
От автора:
Десятник – ратник, у которого под началом десять воинов (воев)
Заборол– бруствер в древних крепостных оградах в городах Руси (с XI века)
Застава– сторожевой (сторожа) или наблюдательный укреплённый пункт отряда служивых людей с начальником
Засека – это старинное оборонительное сооружение из надрубленных деревьев. Их располагали рядами или крест-накрест и укладывали кронами в сторону противника
Северяне, царьгородцы, ляхи– викинги, византийцы, поляки
Похолопили– сделали холопами (рабами)
Запона– большой кусок ткани с вырезом посередине. Надевали его через голову поверх рубахи.
Глава 2
На широком крыльце встречала гостей баба в расшитом зипуне. Стояла прямехонько головы не клонила, глазами зло высверкивала, но улыбалась, будто поднесли ей пряник на золотом блюде:
– Здрава будь, боярыня, – едва кивнула. – Давно уже поджидаем. Боярин Вадим велел поселить и обиходить. Ступайте в дом, передохните. А тем временем баньку истопим, чай, с дороги употели. Да и одежки грязные, – наглая скривилась, мол, приехали, приживалки.
В тот миг Настасья и разумела – кто б ни была эта баба, в дому она не задержится. Если кто и мог одолеть злоязыкую, так только Ульяна. Не помнила Настя, чтоб тётка спускала такое, да еще и прилюдно. А народцу-то у крыльца прибыло: с пяток девок жались к углу хоромины, смотрели жадно на приживалок. Вои, что спешились, тоже поглядывали не без интереса.
– Ты чьих будешь, хозяюшка? – Ульяна едва не пропела: голос тихий, медовый, а взгляд льдистый.
– Дарья, Серафимова дочь. У боярина Вадима хозяйкой в дому уж три месяца, – подбоченилась баба, приосанилась.
– Ну коли так, хозяйка, укажи снести нашу поклажу в дом. Вели одежки сушить, чистое исподнее достать и взвару теплого дать, а ужо баню после. Да девку к нам приставь, не самим же обживаться, – Ульяна улыбалась, будто псица щерилась. – Дай тебе бог за теплый привет.
Дарья обомлела и лица не удержала: насупилась, едва руки в боки не уперла:
– Вот сколь землю топчу, не видала еще, чтоб в чужом дому так-то указывали.
– Век живи, век учись, хозяюшка, – Ульяна взошла по приступке и поравнялась с Дарьей. – Ступай, милая, ступай. Чего ж бездельем маяться? – и пошла в хоромы, будто к себе домой.
Настя двинулась за тёткой Ульяной, все удерживала себя, чтоб не обернуться, не глянуть на хозяйку. Уж очень любопытно было, хлопает та ресницами иль нет? Злобится иль потешается?
– Тётенька, а куда идти? – Настя замялась в просторных сенях. – Батюшки, дом-то какой…
И вправду, дом велик да богат: двери распашные, гридницы просторные, ставни широченные. Кругом сундуки да лавки – новые и крепкие.
– Не торопись, Настька, сей миг и узнаем куда, – Ульяна злобно улыбалась, глядя на двери в сени. – Сейчас очухается хозяйка наша бедовая да девку пришлет.
И ведь вышла правой тётка Ульяна! Через малый миг в сенях показалась девица – приземистая, плечистая – подошла и поклонилась:
– Дарья Серафимовна велела при вас быть. Зинка я, сирота.
– Как? – Ульяна осмотрела девку с ног до головы. – Зинка? Чего ж себя принижаешь, козье имя на себя прикладываешь? Зинаида ты, работница у боярина. Как прибилась на подворье?
– Так…эта… – девка, по всему видно, изумилась таким речам, – батька мой воем был на ближней заставе. Порубили его ратники князя Вячеслава. А через седмицу и домок наш погорел. Боярин Вадим меня сюда взял, не кинул бедовать. Боярыня, ты не думай, я рукастая, – Зина заторопилась. – Все могу. Промеж того и лучница, тятенька сам пестовал, а он ратник справный был. И отец его, и дед…