Первая императрица России. Екатерина Прекрасная
Шрифт:
Свежая молдавская конница вылетела из ворот лагеря, словно стрела, и тотчас рассыпалась по полю веером сотен. Подражая татарскому строю, каралаши охватывали неприятеля широким полумесяцем и, подражая татарскому кличу, оглушительно гикали, свистели и выли. Это были такие же природные воины Дикого поля – бескрайнего и обильно политого кровью народов равнинного пространства от Причерноморья до польской и русской границ, на котором веками дрались их деды, прадеды и прадеды их прадедов.
Но татары, ломавшие упрямое драгунское каре, были готовы к такому обороту событий. Их дозоры зорко следили за лагерем «московитов» и вовремя упредили своих вождей. Из-под бунчуков с конскими хвостами, определявших на поле боя положение полновластных мурз-тысячников, призывно запищали
Изрубив несколько десятков отставших татар, каралаши начали натягивать поводья, окорачивая горячий бег коней. Осторожно, сотня за сотней, они стали оттягиваться назад, следя за уходящим противником, в любую минуту готовые встретить его хитроумный выпад своим маневром. Выстоявшие в страшно поредевшем под стрелами каре драгуны полка Петца встречали своих избавителей радостными кликами. На помощь уже спешила из лагеря вымученной рысью российская кавалерия, катились повозки собирать раненых и погибших… С той минуты, как ударила первая стрела, прошло менее часа!
Из всех этих событий Екатерине, разбуженной тревогой в российском лагере, удалось стать свидетельницей только разговора Петра со старым фельдмаршалом. Не прощаясь, Петр размашисто вышел из шатра. Всегда, когда неотложные дела звали его, царь словно переставал замечать ее существование. Екатерина свыклась и смирилась с этим: что значит перед величием зовущих его свершений тихая привязанность женщины, брошенной судьбой на его жесткое ложе? Ее удел – найти в вихревом водовороте грозного времени свое место, на котором она сможет помочь ему… Ему и тем, кто идет с ним, оговорилась про себя Екатерина. Ее Петер обладал взглядом гиганта: со своей высоты он просто не замечал чувств и невзгод обычных людей. Для этого существовала она, Екатерина: она ступала по земле рядом с ними, и в ее словах их голос мог достигнуть ушей царственного супруга.
Екатерина села на скрипучей походной кровати и поискала ногами холодные с ночи туфли. Кликнула комнатную девушку Фиму Скоропадскую, велела быстрее подавать платье. Не успела заспанная фрейлина закончить простой походный туалет Екатерины, как сквозь полог шатра донеслись нестройные крики солдат, на все голоса вопивших приветственное: «Виват!»
– Фима, посмотри, что там! – попросила Екатерина.
Бойкая украиночка, дальняя родня поставленного Петром гетмана, сделала политичный книксен, совсем не вязавшийся с ее темным загаром и простым нарядом, стремительно выпорхнула из шатра. Не прошло и минуты, как она стремительно же влетела обратно, возбужденно голося:
– Ой, дивитесь швидче, Катерина Олексiiвна, там молдавани з сечи прийшли, усi такi гарнi лицарi!! Они татар пленных гонят!
Фима с удивительной легкостью перескакивала с русского языка на украинский, нимало не заботясь о том, что Петра Алексеевича злило наречие вольнолюбивых малороссов.
– Пойду! – исполнилась решимости Екатерина, подгоняемая живым любопытством. – Наброшу платок… Некогда возиться, Фима!
Откинув полог шатра, они вышли навстречу розоватым лучам рассвета. Вокруг многолюдствовал и кипел людьми военный лагерь, ставший для Екатерины с юности привычным окружением. Молдавская конница въезжала в ворота, смешав ряды, живописной ватагой. Кони, еще помнившие горячку погони, норовисто храпели и играли, а черноглазые всадники с разгоряченными лицами лихо крутили усы и посматривали на скромных русских пехотинцев сверху вниз, с подчеркнутым высокомерием победителей. Иной, не успевший в спешке утренней тревоги накинуть кунтуша, ехал в одной взмокшей от пота рубашке; другой, потерявший в бою шапку, картинно встряхивал густой
Между двумя рядами конных каралашей, хлестко щелкавших нагайками, плелось с дюжину спешенных пленников, избитых, покрытых пылью и кровью. Русские встречали их злобной бранью и крепкими пинками, словно заклятых врагов. Екатерина с болезненным любопытством всматривалась в этих сынов степных просторов, о которых еще в юности, в далеком Мариенбурге, впервые услышала от своего воспитателя ученого пастора Глюка. Тогда воинственные кочевники «тартар» казались ей сказочными персонажами, и вот они плетутся, закрываясь руками от ударов, едва передвигая ноги, обутые какой-то странной обувью из сыромятных кож. Молдавский сотник подал короткую команду на незнакомом языке, видимо, на татарском, и пленные облегченно уселись прямо в пыли посреди лагерного плаца. Теперь Екатерина могла рассмотреть их. Это были крепкие, жилистые люди с обритыми головами и широкоскулыми лицами, приобретшими от постоянной привычки к солнцу и обжигающим ветрам цвет красной меди. Их бедная одежда состояла из вытертых кожаных шаровар и ветхих рубах какого-то землистого цвета. У некоторых не было даже рубах – лишь надетые на голое мускулистое тело овчинные или меховые безрукавки. Было видно, что это простые пастухи, пошедшие в поход по воле своего хана. Большинство татар были уже зрелыми, бородатыми людьми. Они угрюмо и отрешенно смотрели перед собой в землю, словно боясь взглядом выдать слабость или растерянность. Только один, совсем мальчишка, с едва пробивавшимся над верхней губой мягким пушком, вертел круглой головой, бросая по сторонам быстрые взгляды, испуганные и любопытные одновременно. Вдруг он встретился глазами с Екатериной и уставился на нее, словно завороженный: таких женщин юному кочевнику видеть еще не приходилось. Она слегка улыбнулась ему, пытаясь ободрить, зная на своем горьком опыте, как важны пленному самые простые, мимолетные проявления человечности. Татарин робко улыбнулся в ответ и тотчас спрятал глаза.
– Який вiн молоденький, – задумчиво пропела за плечом Екатерины Фима Скоропадская, тоже рассматривавшая пленного. – Як у пiснi: «Пiд явором зелененьким, з татарином молоденьким…»
– Не слышала такой, Фима… А о чем в ней поется, в этой песне? – спросила Екатерина.
– Як такий вот хлопчик снасиловал нашу дiвчину, и вона, нещасна, втопилася! – неожиданно жестко произнесла украинка. – Не жалейте его, государыня!
– Здравствуй, Екатерина Алексевна! – опираясь на палку, подошел Борис Петрович Шереметев с обыденным, обремененным заботами лицом. Приветствуя названную супругу царя, он слегка тронул шляпу с золотым позументом:
– Басурман разглядываешь? Погляди, пожалуй, коли тебе в новинку. А я с ними с младых ногтей воюю.
Властно раздвинув обступившую пленных татар толпу русских и молдаван, Шереметев направился к ним. За ним неотступно следовал верный денщик Порфирич, несший под мышкой суковатую палку фельдмаршала: чтобы не показывать врагам своей немощи, Борис Петрович выпрямился и даже почти не хромал. При виде командующего галдевшие солдаты почтительно замолчали и начали расходиться по работам. Праздности в войске Шереметев не терпел. Екатерина подошла поближе, чтобы лучше видеть и слышать. Фима заботливо поддерживала ее под локоть, поглядывая на татар с такой настороженностью, словно они, безоружные и окруженные наставленными пиками молдавских конников, могли броситься на ее госпожу.
Фельдмаршал Шереметев понимал по-татарски, однако для важности обратился к пленникам через своего Порфирича, болтавшего на крымском наречии более бегло:
– Сотники, десятники есть?
– Нет. Мы все простые нукеры [36] .
– Из каких вы улусов?
– Мы из Буджакской орды, Шеремет…
– Откуда знаете меня?
– Все знают, что ты ведешь московское войско и что ты толст и хром. Мы узнали тебя…
– Кто вел вас сегодня?
36
Нукер – воин.