Первая императрица России. Екатерина Прекрасная
Шрифт:
– Так и родили, царица-матушка! Заходил он ко мне после… Я на постель легла и глаза закрыла, лежу тихо-тихо, жду… Он вздохнул – и ко мне лег! Так все и сложилось…
– Ну и славно, что сложилось! – улыбнулась Наталья. – Стало быть, нравилась ты ему?
– Не нравилась, царица-матушка… Он только ради долга мужнего со мной был… Наследника от меня хотел… А нынче наследник у него есть – стало быть, и я не нужна боле!
– А ты, Дуня, брови насурьми, кудри завей, в платье немецкое оденься да улыбнись ласково –
– В платье немецкое? Да что ж вы такое говорите, царица-матушка! – охнула Дуня. – Чтобы я, царица, ровно еретичка с Кукуя, по царским палатам расхаживала?
– В платье немецком дурного нет… – попыталась успокоить ее Наталья. – У боярина Матвеева жена, Евдокия Григорьевна Гаментова, тезка твоя, из шотландских земель была родом, так она европейское платье в хоромах носила… И мне примерять давала! Красивое платье, так огнем и горит… А кружево-то какое, диво дивное! Краше, чем у нас девки плетут! Из голландской земли Брабанта… На стенах у Матвеевых картины и зеркала висели, в шкапах – фарфор из стран восточных… И еще часы были аглицкие, на полу в горнице стояли, так они музыку дивную играли!
Евдокия от ужаса так и занемела. Что ж это такое деется, прости Господи! Православная царица невестке такие страсти рассказывает! Видно, правду про царицу Наталью стрельцы говорили – что она сама еретичка с боярином Матвеевым своим да с женою его, лютеранкою! Ах, зачем батюшка с матушкой ее за сына еретички сговорили! Хоть Петр Алексеевич и московский царь-государь, а держит себя, как поганый немец с Кукуя.
А тем временем царица Наталья продолжала свои советы.
– Книжки почитай мудрые… Петруша науки любит. Науки, говорит, прежде всех забав!
– Нет на свете книги мудрее Святого Писания, – ответила на то Дуня. – Я его и читаю денно и нощно!
– Святое Писание читать всем подобает, а царям – прилежнее прочих! – согласилась свекровь. – Только и иные книги на свете есть… Ты из гиштории почитай, Петруша сие любит!
– Из какой гиштории, из русской?
– Можно из русской, а можно и про страны заморские… – разъяснила Наталья.
– Я на Святой Руси живу, зачем мне про чужие страны читать? – возмутилась Евдокия.
Тут Наталья Кирилловна совсем, видно, от невестки устала. Сказала тихо так и грустно:
– Ну когда ж ты поумнеешь, Дуня? Когда поймешь, что и другие страны Богу угодны, не только Русь Святая?
Евдокия на это головой покачала недовольно. Может, другие страны Богу и угодны, но только одна Русь – свята! Стало быть, только язык российский знать и должно. А остальное все – тлен и томление духа. Спросила она у царицы Натальи:
– А может, мне Петру Алексеевичу птиц райских на подушке вышить? Он, надежа-государь, возрадуется да ко мне душой повернется…
– Вышей, Дуня, вышей… – согласилась Наталья Кирилловна. –
– Я кораблей сроду не видела… – ответила Дуня. – Как мне их вышить?
– А я тебе книжку дам, ты с нее и срисуй! – предложила свекровь.
Дуня с тоски согласилась корабли вышивать. Старалась, все пальцы себе иголкой исколола. Кривобокие да нескладные корабли у нее получились. Птицы бы лучше вышли. Но все равно Петру Алексеевичу их показала.
Он лицом просветлел, улыбнулся ей даже. Сказал: «Молодец, Дуня! Старалась для меня, вижу! Пальцы небось болят?»
Она застыдилась, хоть и мужняя жена, но пальчики исколотые мужу показала. Улыбнулся Петруша, ласково так, и пальцы ей поцеловал… Щекотно! Усы у него большие, жесткие, как у Кота-Котобрыса… А бороду не носит – дивно! Подбородок гладкий, как у немца с Кукуя или у мальца какого…
– Корабли у тебя, Дуня, правда, кривые вышли… Такой корабль в море сразу утопнет… Неладно он скроен… Но все равно спасибо, что для меня старалась! Может, и в море со мной пойдешь? – весело спросил царь.
– Да где ж мы, надежа-государь, море на Руси сыщем? Не было у нас сроду морей, кроме Белого. Али к поморам поедем? – удивилась Евдокия.
– А я тебя, Дуня, в Переславль-Залесский возьму! – с неожиданной щедростью предложил Петр. – Там озеро есть – широкое, словно море! Корабли мы там ныне строим!
– А ежели утопнем, надежа-государь? Боязно мне, родимый!
– Не утопнем, Дуня, не боись! – рассмеялся царь. – Ладный бот мне там мастера немецкие да поморские сделали. На нем и прокатимся с друзьями моими верными. С Алексашкой Меншиковым да с Францем Лефортом! И тебя возьмем!
Тут Евдокия даже обиделась. Ей, царице русской, дочери боярской, с литвином, что еще недавно, говорят, на Москве пирогами торговал, да с хранцузом, латином богомерзким, в одной ладье по озеру кататься! Как только Петр Алексеевич такое удумал! Боярских сынов ему, что ль, мало! Братьев Дуниных с собой не взял – одного в школу морскую, в страны дальние отослал, другого опалой пугает. А литвин Меншиков да француз Лефорт у него в чести! Так царю и ответила – что негоже ей, царице русской, с латинами да литвинами в одной ладье сидеть.
Осерчал царь, брови сдвинул сурово, ответил:
– Они мне не латин с литвином, а слуги верные, друзья честные! И не тебе, дуре, их порочить! А царица ты, Евдокия Федоровна, – пока я того желаю! Захочу, так живо царский венец снимешь – и монашеский убор наденешь!
Евдокия не испугалась, сказала царю так:
– Мы с тобой, надежа-государь, перед Богом венчаны. И сын у нас есть, а у царства твоего – наследник! А стало быть, царицей московской я до смертного часа буду! И не в твоей власти сие изменить, а в Божьей!