Первая Мировая война
Шрифт:
Но помешала нерасторопность. Двухчасовая пауза - и англичане начали дальнейшее продвижение лишь к вечеру, когда светлый день уже заканчивался. А 10 апреля они уже ощутили силу организованной обороны - дали о себе знать первые подошедшие германские резервы. Наступление замедлилось, наступающие увидели новую колючую проволоку - танки не смогли ее прорвать. Новая наступательная волна поднялась только 23 апреля. Отныне у атакующей стороны уже не было шанса быстро склонить весы битвы в свою сторону. К тому времени немцы были готовы к контратакам и снова началась война на истощение, она длилась целый месяц. Обе стороны потеряли примерно по 130 тысяч человек. Операция союзников захлебнулась.
Что касается французского сектора, то, возможно, одной из причин неудач здесь была французская галантность
Смелый план Нивелля был предвосхищен германским полковником фон Лоссбергом, который отвел артиллерию на отдаление от передовых позиций, но держал ее возвращение под собственным контролем.
И все же французы сражались отчаянно, свидетельствует британский офицер связи - генерал Спирс: "Возбуждение, похожее на удовольствие, порождало веселое ожидание и передавалось всем в войсках. Меня окружали улыбающиеся лица людей, чьи глаза сияли. Увидев мою униформу, солдаты с удовольствием подходили ко мне. "Немцы не устоят здесь, как они не устояли в Аррасе. Ведь они бежали там, не правда ли?" Впечатление от веселых голосов усиливалось бликами света на тысячах стальных шлемов"{525}.
Начало наступления было многообещающим. Вслед за цепями войск вперед поскакали упряжки со знаменитыми французскими 75-миллиметровыми орудиями. Но пошел сильный дождь, снег, опустился туман, и продвижение войск сначала замедлилось, а затем и остановилось вовсе. Обозначились гнезда немецких пулеметов, а на склонах холмов множились тела бездыханных французских солдат. "Повсюду история была одной и той же. Атакующие захватили несколько позиций, затем они замедлили движение, не в состоянии следовать за прикрывающим огнем своей артиллерии... На крутых склонах холмов войска не могли продвигаться быстро. Но как только артиллерийский огонь прикрытия и пехота отделились друг от друга, вперед вышли немецкие пулеметы, они начали вести огонь и с фронта и с флангов"{526}.
Бойня начала приобретать массовый характер. Маленькие (с экипажем из двух человек) танки фирмы "Рено" не могли прорвать колючую проволоку. На второй день наступления войска вышли на дорогу, ведущую к Шмен де Дам. На пятый день, потеряв 130 тысяч человек, французы выдохлись. Они продвинулись на семь километров на фронте в двадцать пять километров, захватили 29 тысяч военнопленных, но не дошли даже до окончания германской оборонительной системы. Крах наступления, начатого 16 апреля, вызвал то, что в официальных отчетах было названо "актами коллективного неподчинения". На деле это было нечто большее. Армия, потеряв веру в победу, не пожелала приносить неоправданные жертвы. Начался период "мятежей 1917 года". Это не было восстание против офицеров, это было массовое признание невероятной и неоправданной жестокости войны. Войска отказывались возвращаться на свои боевые позиции. В армии и в тылу во Франции началось движение под лозунгом: "Пока народ работает до смерти, промышленники набирают жир"{527}. Только террор остановил это движение. 3427 раз созывались военные трибуналы, и 554 солдата были приговорены к смерти (казнены были 49){528}. Несколько сот человек были приговорены к пожизненному заключению.
Этими жестокими мерами порядок в французской армии был восстановлен к августу 1917 года, когда генерал Петэн начал ограниченные военные операции в районе Вердена, дойдя до линии, которую французская армия удерживала до февраля 1916 года. Напомним, что французская армия между июнем 1917 и ноябрем 1918 года удерживала две трети Западного фронта. Но эта армия своей пассивностью уже не походила на верящую в победу, готовую жертвовать собой военную силу сентября 1914 и весны 1917 годов. Удачей этой армии было то, что немцы не сумели в 1917 - 1918 годах распознать глубокий кризис своего главного на Западном фронте противника. Сейчас мы достаточно ясно
Англичане берут на себя инициативу
Военный атташе при русской армии полковник Нокс послал в Лондон обстоятельную оценку потерь и возможностей России. В войне убито уже более миллиона русских солдат. Еще два миллиона находятся в плену. Полмиллиона раненых заполняют госпитали. Полтора миллиона либо в долгосрочном отпуске, либо освобождены от несения воинской службы. Миллион солдат дезертировал. "Эти люди живут в своих деревнях, власти их не беспокоят, их скрывают сельские общины, которым нужен их труд"{530}.
Русский кризис привел даже рассудительного британского посла в состояние крайнего возбуждения. Посмотрев в феврале лермонтовский "Маскарад" в постановке Мейерхольда, аристократически сдержанный Бьюкенен был шокирован "богатством и экстравагантностью, идущими в России рядом с потрясенной и обнищавшей страной", где русский суд, высшее общество и правительство являют собой не что иное, как "фальшивый маскарад"{531}.
Он попросил короля Георга позволить ему обратиться к Николаю от лица британского монарха. "Мы обязаны сделать это ради императора, который всегда был лояльным другом и союзником; мы обязаны сделать это для России, которая принесла такие жертвы в общем деле, мы обязаны, наконец, сделать это ради самих себя, столь непосредственно заинтересованных в том, чтобы предотвратить грядущую катастрофу"{532}.
Бьюкенен взялся за дело немедленно. Прежде всего нужно было знать мнение основных действующих лиц. Посол пригласил к себе председателя Думы Родзянко: какие уступки царя могли бы удовлетворить русский парламент? Родзянко довольствовался малым: русский парламент настаивает на участии в процессе создания правительства, на назначении председателем совета министров человека, который пользовался бы доверием не только императора, но и народа. Бьюкенен бросился к императору - собственно, это была одна из последних попыток сохранить союзника. 12 января 1917 г. в сопровождении камергера двора посол прибыл в Царское село. Из окна он увидел императора быстро шагающим по снегу - так Николай всегда поступал в промежутках между аудиенциями.
Вопреки обыкновению царь на этот раз не протягивал табакерку и не старался продемонстрировать дружественность. Он стоял посреди комнаты, подчеркивая официальный характер встречи. То был сигнал не касаться вопросов, не входящих в компетенцию посла. Встреча началась сожалениями по поводу смерти русского посла в Лондоне графа Бенкендорфа, много сделавшего для укрепления англо-русской дружбы. Обсуждая его замену, царь упомянул о Сазонове (о его назначении было объявлено несколькими неделями позже). Отметил значимость союзной конференции, которой предстояло состояться в Петрограде. Выразил надежду, что это будет последняя конференция перед окончанием войны. Именно в этом месте Бьюкенен обрел необходимую смелость, усомнившись в такой перспективе: политическое положение в России не позволяет ожидать от петроградской конференции слишком многого. Царь спросил Бьюкенена о причинах его пессимизма. Тот ответил, что, если даже конференции удастся установить более тесное сотрудничество между союзными правительствами, отсутствуют гарантии того, что нынешнее русское правительство останется у власти или что решения конференции будут соблюдаться его преемниками. Чтобы выстоять в страшной борьбе, России необходима солидарность всех классов. "Мы признали в Англии необходимость внутренней солидарности - и именно ради обеспечения сотрудничества рабочих классов Ллойд Джордж включил представителей труда в свой военный кабинет. В России дело обстоит совсем иначе, и я боюсь, что Его Величество не видит важности создания единого фронта перед лицом врага не только как коллектива союзников, но и индивидуально, как нации"{533}.