Первая могила справа
Шрифт:
— Мисс Дэвидсон, вы сделали исключительно важное дело. Исключительно.
— Спасибо, сэр, — поблагодарила я, словом не обмолвившись, что мое исключительное дело состояло в том, что я свалилась с крыши и приготовила сэндвич с ветчиной и индейкой. — Мне помог дядя Боб. Отчасти.
Прокурор рассмеялся и вышел. Тедди заключил меня в крепкие объятия и последовал за ним. Мне было приятно. У парня все будет хорошо. Конечно, если до него не доберется Прайс.
— Ну так что, завтра вечером устроим ловушку? — спросила я у Диби, когда ушли последние
— Завтра утром с нами хочет встретиться следственная группа. Посмотрим. Может, у них достаточно улик, чтобы его посадить.
— Погоди-ка, — возразила я, — но мы не можем рисковать жизнью парнишки. Нам надо собрать больше улик на Прайса, не прибегая к показаниям Тедди. А еще нужно найти отца Федерико. Что, если он у Бенни Прайса?
Дядя Боб нахмурился: было видно, что это волновало и его.
— Сейчас показания Тедди — единственное, что у нас есть. Мы должны поставить этого мерзавца Прайса на колени, Чарли, причем как можно скорее. Надо положить конец всей его деятельности.
Я не сдавалась, стояла на своем и даже топнула ногой… мысленно.
— Дай мне всего один шанс. Ты же знаешь, что я могу. Надо хотя бы попытаться.
Дядя Боб обдумал мою просьбу и так тяжело вздохнул, будто держал на своих плечах сумоиста.
— Посмотрим, что завтра скажет следственная группа.
— Что ты еще задумала? — поинтересовалась Куки, когда Диби ушел.
— Ну ты же меня знаешь, — ухмыльнулась я в ответ и указала на Эмбер: — Ничего такого, с чем бы я не смогла справиться.
Эмбер заснула на диване; густые волосы мягко обрамляли точеное личико. Эта девочка станет настоящей сердцеедкой.
Куки поджала губы, сдерживая улыбку, и покачала головой:
— Флирт ужасно утомляет.
— Не то слово, — согласилась я, обогнула диван и пошла открыть дверь.
Куки разбудила дочку и отвела через площадку домой, к себе в квартиру. Едва не промахнувшись мимо дверной ручки и не свалив цветок в горшке, подруга обернулась ко мне и заметила:
— Не думай, что тебе удастся увильнуть от разговора о том, что случилось сегодня.
Ах да, конечно. Я же чуть не погибла.
— Не думай, что тебе удастся увильнуть от разговора о твоей наглости, — отшутилась я, чтобы разрядить обстановку.
Куки подмигнула мне и закрыла дверь.
И мы остались одни. Дрожа от предвкушения, я вцепилась в ручку двери, словно в спасательный круг. Рейес вихрем пронесся по комнате и вмиг очутился возле меня. Земляной, стихийный, густой запах окутал меня. Одна рука обвила мою талию, а вторая закрыла дверь.
Рейес прижал меня к груди, и я растаяла. Казалось, будто я падаю в огонь и его жар обжигает все тело.
— Ты — это он, — проговорила я, и голос мой дрожал сильнее, чем я рассчитывала. — Ты был, когда я родилась. Как такое возможно?
Его губы прижались к моей шее и опалили кожу; рука скользнула мне под свитер, и в животе у меня вспыхнули языки пламени. Он осторожно ощупал то место, куда вонзилось острие его меча. В глубине души я была благодарна ему за
И вот его рот оказался возле моего уха.
— Датч, — шепнул он, и его дыхание овеяло мою щеку. — Наконец.
Я повернулась к нему, но он отстранился, всмотрелся в мое лицо, и я наконец как следует разглядела живое совершенство по имени Рейес Фэрроу.
Увиденное не разочаровало меня. Он был самым восхитительным мужчиной, которого я когда-либо встречала. Крепкое и подвижное, его стройное сильное тело казалось высеченным из камня, способного расплавиться в мгновение ока. Взъерошенные волосы цвета кофе спадали на крутой лоб и волной ложились на уши. В глубоких карих глазах плясали золотистые и изумрудные сполохи и блестело еле сдерживаемое желание. Пухлые, резко очерченные, мужественные губы были приоткрыты. Я узнала его одежду — тюремную форму, как и говорила Элизабет. Закатанные рукава открывали длинные мускулистые предплечья.
Рейес бережно дотронулся до моей нижней губы; лицо его было сосредоточенно, как у ребенка, который впервые в жизни увидел светлячков и не может понять, почему они светятся точно по волшебству.
Когда он коснулся моих нижних зубов, я чуть прикусила его палец и обхватила губами, впитывая земной и необычный вкус кожи. Рейес громко вздохнул, прижался лбом к моему лбу, закрыл глаза и, казалось, пытался справиться с собой, а я втягивала его палец все глубже в рот. То ли чтобы подхватить меня, то ли чтобы не упасть самому, он оперся рукой о дверь и с рычанием прижал меня к ней; другая рука неожиданно обвила мое горло и не отпускала, словно Рейес пытался и никак не мог справиться с собой.
Это были самые чувственные мгновения в моей жизни. На каждое прикосновение Рейеса мое тело отвечало дрожью возбуждения. Меня томило желание — такое сильное, что тянуло в животе. Исступленная, раскаленная добела страсть охватила все мое существо, точно вихрь, и зноем расплылась по телу. Я хотела, чтобы он навсегда стал моим; в голове пульсировала, не давая покоя, мысль: что будет, если он умрет? Станет ли он по-прежнему спать со мной? Придет ли ко мне после смерти или перенесется через меня в мир иной, оставив меня влачить земное существование? Я до дрожи боялась, что, если его тело умрет, я его потеряю. Я хотела, чтобы он очнулся, был моим — и телом, и душой. Вот такая я эгоистка.
— Рейес, — жалобно выдохнула я, когда его губы коснулись особо чувствительного местечка у меня за ухом, — пожалуйста, очнись.
Он отстранился, нахмурился, словно не понимая, о чем я, а потом наклонился ко мне, прижался губами к моим губам, и я потеряла ощущение реальности. Поцелуй сначала был нежен: его язык скользил по моему языку, дразня и пробуя на вкус. Но возбуждение нарастало, как лесной пожар; прикосновения становились настойчивее, жестче, он впивался в мои губы, исследовал и захватывал их с неистовой первобытной силой. Поцелуй поглотил последние крупицы сомнений, которые я так тщательно прятала. Рейес был на вкус как дождь, закат и огонь.