Первая просека

Грачев Александр Матвеевич

— А если не поверят, потребуют справку? — Настенька усталыми глазами посмотрела на мужа.

— Все равно уговорю! И привезу на зиму соленой кеты и икры.

В дверь постучали. Пришла Леля — исхудавшая, вся какая-то высохшая, изможденная.

— Как дела, Леля?

— Да никак. Я, наверно, Зоря, с ума сойду. Думаю, думаю — и не пойму. Неужели такое может быть при Советской власти? А не вредительство ли это — арестовывать ни в чем не повинных людей? И кому теперь верить?

— А я это так понимаю, Леля, — заговорил Захар, — это просто

паника. А в панике люди теряют рассудок и начинают избивать своих же. Второго августа, когда мы стояли в районе Хасана и ждали приказа о выступлении, у нас произошла паника. Вроде бы все хорошо охранялось: пулеметы наготове, дежурила одна рота в танках — и вдруг ночью поднялась стрельба, крики, топот ног… Меня из палатки будто ветром выбросило, не помню, как и выскочил. Впечатление такое, что на нас напали японцы. С полчаса продолжался переполох. А назавтра выяснилось — всему виной корова. Зашла, понимаешь, в охраняемую зону, а наши со страха пальнули в нее. Она затопотала. По ней из пулемета другой секрет — принял, наверно, за японскую кавалерийскую разведку. И пошли палить!.. — Захар невесело улыбнулся. — Нечто подобное, мне кажется, происходит и у нас сейчас в масштабе города.

— Но неужели же неизвестно товарищу Сталину, что арестовывают невинных людей? — воскликнула Леля.

— Я думаю, что неизвестно, — отвечал Захар, — иначе бы этого не произошло.

— Ну так вот, — доверительно сказала Леля, — я написала ему письмо. Все расписала, как есть, чистую правду. А зашла к вам вот зачем. — Леля потупилась. — Меня выселяют из квартиры. Подумайте и скажите, пустите или нет к себе жить?

— Тут и думать нечего! — в один голос отвечали Захар и Настенька.

— Спасибо, дорогие. — У Лели заблестели слезы, она вытерла их ладонью. — А как у вас с деньгами?

— На месяц растянем, — отвечала Настенька, — а дальше сами еще не знаем, что будет…

— У меня есть тысяча сто рублей, — деловито сообщила Леля, — отпускные получила. Возьми, Настя, в общий котел.

Она решительно протянула Настеньке пачку розовых тридцаток.

— Думаю кое-что продать из барахла. Так что на первое время нам всем хватит. А дальше, пока будет все решаться, у меня такие планы: на базаре уже торгуют брусникой. Значит, созрела. Я там прилаталась к одной тетке, она знает хорошие ягодные места, и мы договорились вместе ездить с нею по ягоды. И буду тоже продавать на базаре… Стыдно? Ну, а что же делать? Не помирать же с голоду. Ты-то, Зоря, как думаешь?

Вместо него ответила Настенька — рассказала о планах Захара ехать на Нижний Амур.

— Зачем тебе рисковать? — возразила Леля. — Проездишь, истратишься и вернешься с пустой сумой. Я предлагаю, Зоря, такой план. Ведь в тайге тьма-тьмущая кедров. На базаре орешки по рублю стакан. А что, как отправиться тебе в тайгу? Ты только подумай: два мешка орехов — пятьсот рублей!

— Видно, не зря ты, Леля, столько лет в столовой проработала, — усмехнулся Захар, — торгашеский дух накрепко засел в тебе.

— Да при чем тут торгашеский дух? — возразила она. — Ты сам-то подумай: на работу не принимают, помощи никакой ниоткуда, так что же делать? А тут рядом верный заработок. Это же временно. Кто нас осудит за это? Вон аникановские мать и теща пропадают на базаре день-деньской. То мясом, то яичками, то огурцами торгуют. Ох, ребята, какие же бешеные деньги они загребают! А случись какая беда, война, голод — они же с нас шкуру снимут! И вот из такого гнезда отпрыск секретарем горкома комсомола!

— Он тут ни при чем, — с усмешкой заметил Захар. — Он же с ними не живет.

— Вот в том-то и дело, — согласилась Леля, — а то бы я завтра написала в газету.

— Боязно отпускать его в тайгу, — вздохнула Настенька. — А вдруг медведь наскочит?

— Господи! — возмутилась Леля. — Женщины ходят, а мужчину пускать боязно. У него небось и ружье еще цело? Да, Зоря?

— Да, лежит в кладовке.

— Ну вот. Ты же знаешь, Настя, что он убил однажды медведя?

— Знаю… Ну что ж, я не возражаю, пусть идет, — согласилась Настенька. — Ты-то сам как, Зоря?

— Пожалуй, надо попробовать. Это проще, чем ехать на Нижний Амур. Но надо у кого-то разузнать места, чтобы поближе. Да и о технике этого дела порасспросить.

— Да сходи к тому же Рудневу, Любашиному отцу, — посоветовала Леля. — Он же хорошо тебя знает, небось не скроет.

В тот же день Захар разыскал Любашу — она работала техником на строительстве. Он дождался ее у проходной в обеденный перерыв. Любаша мало изменилась: такая же стройная, с тем же персиковым румянцем на щеках, только резче стали черты лица, да взгляд сделался бойче и решительнее. Она с радостью встретила Захара.

— Давно я не видела тебя! Говорят, у тебя несчастье, Захар?

Он коротко рассказал о своей беде, спросил, где найти Никандра, стыдливо утаив причину своих розысков.

— Мы теперь отдельно живем, — сказала Любаша. — Но я знаю, что папаша в отпуске. Так что иди прямо в поселок.

Вскоре Захар входил в калитку двора, огороженного высоким дощатым забором. Он давно не бывал здесь, и за это время поселок разросся и занимал уже всю припойменную часть устья Силинки. В пестрой массе домиков выделялись три одинаковых дома, стоящих в ряд и срубленных по типу донских куреней. Один из них был Никандров. Захар понял, что два других — кузнецовский и аникановский.

Никандра он нашел в огороде — тот собирал созревшие помидоры.

— А-а, давненько не видались, паря. Ну, здравствуй, — приветствовал он Захара, и непонятно было, обрадовался он встрече или нет.

Никандр за эти годы погрузнел, отяжелел, на рыжей бороде заметно проступил пепел седины.

— Я к вам по небольшому делу, — сказал Захар. — Можно вас оторвать на минуту?

— А чего ж нельзя? Работа моя не к спеху.

Они уселись на крылечке, и Захар без обиняков рассказал Никандру о своей беде.