Первая просека
Шрифт:
— Да что же вы там сидите! — крикнул кто-то из зала. — Человек умирает!
И сразу все пришло в движение.
— Врача, быстро!
— Товарищи, расступитесь, прошу… — Заведующий крайздравотделом, расталкивая локтями столпившихся, пробирался к Платову. — Прошу, прошу…
— «Скорую помощь»! — послышался глухой отрывистый голос.
Но было уже поздно…
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Через год Захара и Агафонова снова призвали в армию и направили в Приморье, в танковую часть. Предстояло изучение нового танка серии «БТ». Это был самый совершенный для того времени
Часть находилась на учениях неподалеку от Амурского залива, когда привезли почту. Стояла изнуряющая жара. От духоты не было спасения даже в тени. Что говорить о танке? Он превращался в стальную жаровню.
Обеденный перерыв был устроен возле небольшого озера, в тени старого ивняка. В одну минуту озерко закипело от множества человеческих тел.
Агафонов задержался у танка, когда к нему подошел почтальон.
— Здесь первая рота? — спросил он, потрясая в воздухе пачкой писем.
— Так точно, — отозвался Агафонов. — Давай отнесу писарю, — предложил он свои услуги с намерением убедиться, нет ли ему письма.
Письмо пришло Захару. Прежде чем разыскать ротного писаря, Агафонов подошел к озеру и во все горло объявил:
— Жернаков! Получай письмо!
Захар выскочил из воды. Он расторопно вытер руки о траву, взмахом головы откинул мокрую прядь со лба, потому что с нее текло, и неторопливо схватил письмо.
— От Настеньки. Больно тонкое! — сетовал он, вскрывая конверт. Впился глазами в строчки, сказал взволнованно: — Из родильного дома пишет. — Потом воскликнул: — Гриша, сын, четыре кило! — И пустился в пляс, высоко вскидывая ноги. Потом снова за письмо. — Та-ак. «Самочувствие хорошее, на днях обещают выписать, — читал он. — Извини, тороплюсь, сейчас принесут сынишку кормить… Вчера вечером приходила Леля, приводила Наташку: она живет пока у них. Наташка страшно обрадовалась, когда узнала, что у нее есть братик, потребовала немедленно показать его. Я попросила няню, чтобы принесла. Наташка увидела его и горько разочаровалась: маленький, не может разговаривать. Сообщи телеграфом, какое дать имя. Предлагаю назвать Владиком. Да, чуть не забыла: позавчера в Хабаровске умер Платов. Говорят, прямо на трибуне, во время выступления». — Голос Захара стал глуховатым. — Слышишь, Гриша, умер Платов. Страшно жаль Федора Андреевича… Что за человечище был! Назову сына в его честь Федором, — твердо сказал он. — Пусть растет похожим на него, а вырастет — расскажу ему о человеке, которого он заменил на земле, — сурово добавил Захар.
Неожиданно учения части были прерваны. Прямо в поле танки построились в походные колонны и на большой скорости двинулись в расположение зимних квартир.
В сумерки часть прибыла на место. Только успели экипажи поставить танки, приказ: на митинг.
— Видать, что-то серьезное! — говорил Агафонов, когда они с Захаром спешили на учебный плац, где собирался митинг. — Неспроста все это — и с учений снялись, и теперь вот митинг.
— А вдруг война? — Захар с тревогой посмотрел на Агафонова.
— Ну, о войне бы сразу сказали.
Пока часть собралась на плаце, стало совсем темно. Митинг открыл заместитель командира по политической части. Он же сделал сообщение.
— Товарищи танкисты! — гремел его возбужденный голос в чуткой вечерней тишине. — Вчера японские самураи вероломно нарушили советскую границу в районе озера Хасан. Они создали на участке сопок Заозерная и Безымянная многократное превосходство сил, сбили небольшой заслон, состоящий из пограничников, и на четыре километра вторглись в глубь нашей территории. Самураи ввели в бой войска численностью до дивизии, применяют артиллерию, авиацию и танки. Провокация, как видите, задумана в большом масштабе.
Ропот, переходящий в нарастающий гул, прокатился по плацу. Пограничные инциденты на Дальнем Востоке не были в диковинку, провокации следовали одна за другой, но подобного еще не случалось.
— Сейчас в районе озера Хасан, — продолжал заместитель командира, — бои идут с неослабевающей силой. Враг старается закрепиться на захваченной территории, для этого подбрасывает все новые части и вводит их в бой. Нашим войскам приказано разгромить и вышвырнуть вон японских самураев со священной советской земли. В группу этих войск входит и наша часть. Нам приказано выйти в район сосредоточения не позднее десяти ноль-ноль завтра, тридцать первого июля. Командование и политчасть уверены, что вы не посрамите пролетарского оружия и с честью и достоинством выполните свой священный долг перед Родиной. Да здравствуют советские танкисты — стальная гвардия социалистического государства! Смерть самураям! Вон японских захватчиков с советской земли! Вперед, на врага! Ура, товарищи!
Словно прибойная волна перекатилась через плац, и вот ее как бы взорвало: «Ура-а-а!.. Ур-ра-а-а!..»
Потом выступали танкисты. Речи их были коротки и страстны. Каждая кончалась клятвой: враг будет выброшен.
— Становись! — раздалась команда.
Не прошло и минуты, как все были в строю. При свете карманных фонариков командиры читали приказ о выступлении. Огней не разрешалось зажигать, включать фары машин категорически воспрещалось.
К двенадцати часам ночи экипажи получили и уложили боезапас, до отказа залили баки горючим. На личные дела времени у танкистов почти не оставалось, но каждый успел написать записки и положить их в свои вещи. Захар написал две. Первая:
«Командованию и в политчасть. Если придется погибнуть в бою, прошу считать меня коммунистом. Мл. лейт. Жернаков. 30.7.38».
Вторая:
«Милые мои, уходим в район боевых действий. Если не вернусь, помните: я вас любил больше всего на свете. Настенька, женушка моя, сына назови Федором. Прощайте. Целую всех. Захар».
В четверть первого загрохотали танки. Машины одна за другой стали неторопливо выползать из темноты на дорогу и выстраиваться в походную колонну. Грозное это было зрелище: черные силуэты стальных чудищ ползли в ночном мраке, прорезая тьму снопами искр из выхлопных труб.
Экипаж танка остался в том же составе, в каком был на учениях: Агафонов — механик-водитель, Захар — башенный стрелок. Командиром был «кадровик» — старшина Алексей Криволап, щупленький, но подвижной, как вьюн, белобрысый паренек.
Ночь стояла безветренная, душная. Танки шли с открытыми люками. Захар и Криволап, высунувшись по пояс, молча смотрели вперед. Гул моторов и лязг гусениц наполняли все пространство ночи и заглушали мысли. Лишь иногда где-то в тайниках души Захара на минуту поднималась тревога, но тут же ощущение могучей брони, боевой азарт, сознание своей мощи, сознание того, что они идут на выручку товарищам по оружию, — все это настраивало на боевой лад, держало нервы в каком-то спокойном и ровном напряжении. Сколько раз, бывало, Захар думал о войне, пытался представить ее и не мог! Теперь этот момент настал. Решающий момент, итог всей прожитой жизни.