Первая просека
Шрифт:
Познакомилась я с ним на банкете, потом встретились в однодневном доме отдыха, наконец, я пригласила его к себе. Нашу встречу Ставорский должен был предать гласности, разыграв роль обманутого любовника-ревнивца. Угрозой обвинения в бытовом разложении он хотел подчинить себе Гордеева. Но к этому времени мне стало ясно, что я впервые в жизни по-настоящему полюбила человека. Во мне проснулась воля. Я хотела постоять за себя, за свое женское право любить. Ведь до сих пор — восемь лет! — я была всего-навсего предметом, которым мог распоряжаться некий бог по собственному усмотрению, мое женское самолюбие было принижено, стерто начисто…
Мы сидели рядом с Леонидом Ивановичем, когда раздался стук в дверь. Светилась только ночная лампочка.
Гордеев хотел встать, чтобы открыть дверь, но я его удержала. Стук повторился, но уже с большей настойчивостью. Мой гость снова пытался встать, но я удержала его силой, обняв за шею. Потом шепнула ему на ухо, чтобы он ни в коем случае не выдавал нашего присутствия в комнате, что придет время, и я сумею рассказать ему всю правду об этом вечере. Вы можете спросить у капитана Гордеева, что я говорила ему тогда… Стук в дверь повторялся с небольшими перерывами примерно с час. И все это время мы с Леонидом Ивановичем сидели не шевелясь, затаив дыхание.
Уланская помолчала, собираясь с мыслями.
— Так впервые я обманула Ставорского. Утром, чуть свет, в мою дверь снова постучали. Разумеется, это был Ставорский. Он набросился на меня с бранью и потребовал объяснения. Мне пришлось притворяться и лгать. Под «честное слово» я обещала Ставорскому, что намеченное свидание состоится в самый ближайший вечер и все будет сделано так, как было решено. Мне не хотелось раньше времени вызывать подозрения. Я уже решилась идти к вам. Сначала была мысль рассказать обо всем самому Леониду Ивановичу, но потом я подумала, что он может не понять меня или не поверить мне. Оставалось одно — идти к вам. И я уже готовила себя к этому, как тут случилось то, что привело меня сюда несколько раньше… Сергей Петрович, дорогой, если вы хоть капельку сомневаетесь в правдивости моего рассказа, вызовите на очную ставку капитана Гордеева!
В тот же день вызвали на допрос и Савку Бормотова. Но сколько ни бился с ним Сергей Петрович, так и не сумел ничего узнать толком.
Прошло две недели после ареста. Все это время Ставорский либо лежал на койке и глядел немигающими глазами в потолок, либо тяжело, грузно шагал по камере. Лоск с него быстро сошел, лицо пожухло, сделалось отечным и желтым, глаза смотрели угрюмо, а в них ни проблеска мысли или настроения: все спрятано в непроницаемой глубине темной души.
Когда его привели к Сергею Петровичу — бывшему чоновцу, комсомольцу с девятнадцатого года, бывалому чекисту с железными нервами, — их взгляды скрестились. Но Ставорский не отвел каменного взгляда. «Да-а, — подумал Сергей Петрович, — трудненько мне придется с тобой, белогвардейская сволочуга…»
— Будете правдиво отвечать на вопросы следствия или нет? — спросил он.
— В основном нет, — прохрипел Ставорский.
— Тогда познакомьтесь вот с этими показаниями, — Сергей Петрович перегнулся через стол и положил протоколы допроса Пригницына, Рогульника и Уланской.
— Попрошу стакан воды и папиросу. — После длительного молчания голос Ставорского был хриплым.
Он с жадностью осушил стакан и сделал глубокую затяжку. Потом стал читать. Читал долго, внимательно, снова перечитывал.
Все это время Сергей Петрович следил за выражением его лица. Ни тени волнения, ни малейших признаков страха или растерянности!
Закончив чтение, Ставорский аккуратно сложил листы, постукал пачкой по столу, выравнивая края, спокойно подал их Сергею Петровичу.
— Что ж, каждый волен говорить то, что ему хочется, — заметил он равнодушно. — Лично я не намерен что-либо рассказывать. Готов хоть сейчас под расстрел.
— С этим успеете, ваше благородие, — Сергей Петрович зло улыбнулся. — Вас мы обложили покрепче, чем любого зверя. Спешить некуда, подождем… Уведите арестованного, — коротко приказал он конвоиру.
Ставорскому тут же связали руки и вывели под локти.
В течение целого месяца изо дня в день приводили Ставорского на допрос, и каждый раз разговор кончался одним и тем же — тот отказывался давать какие-либо показания. Потом его перестали вызывать. И тут-то случилось неожиданное. Как-то утром после завтрака он постучал в заслонку «волчка». Охранник осторожно отодвинул заслонку, заглянул сбоку.
— В чем дело?
— Прошу доложить начальству, хочу говорить со следователем.
Тотчас же его привели к Сергею Петровичу.
— Что это с вами случилось, гражданин Ставорский? — не без иронии спросил он.
— Сами будете вести протокол допроса или поручите следователю? — спросил Ставорский, оставив без внимания слова Сергея Петровича.
— Показания дадите следователю. Еще есть вопросы?
— Вопросов нет, но хочу заранее сказать можете арестовывать Гайдука, инженера Майганакова и начальника отдела снабжения Вольского. Все они мои прямые сообщники и должны разделить ответственность вместе со мной.
— Это мы сами решим. Кстати, гражданин Ставорский, где вы сумели добыть орден Красного Знамени?
— Снял с красноармейца, зарубленного вот этой рукой. — Ставорский сжал правую ладонь в крепкий, увесистый кулак и потряс в воздухе.
— Ясно… Уведите! — приказал Сергей Петрович.
На следующий день он читал показания Ставорского.
«Я, русский офицер, потомственный дворянин Шеклецов Дмитрий Гаврилович, имею честь сообщить о себе следующее».
Затем шел перечень его «заслуг»в борьбе с революцией, история бегства за границу и участия в деятельности эмигрантского офицерского союза (место и конкретная организация не указывались).
«Решение перейти советскую границу, — говорилось далее, — принято мной по собственной воле, так как я дал себе слово, насколько это возможно, отомстить Советской власти за надругательства над священными русскими обычаями и исконно русским правопорядком».
Ничего нового, кроме уже известного со слов ранее допрошенных, Ставорский-Шеклецов не сообщил в своих показаниях, а сами показания скорее смахивали на бахвальство. Не очень убедительно звучала и та часть протокола допроса, где арестованный говорил о своих «соучастниках» — Гайдуке, Майганакове и Вольском. Тем не менее Сергей Петрович тут же запросил управление — что предпринять? Оттуда тотчас же поступил ответ: арестовать без промедления.