Первая труба к бою против чудовищного строя женщин
Шрифт:
– Он упал, так я понимаю. – То ли утверждение, то ли вопрос. Лиззи глянула на меня и промолчала.
Доктор еще немного пощупал.
– При таких падениях с небольшой высоты порой случаются тяжелейшие травмы. – Я не расслышал в голосе доктора иронии. Он раскрыл саквояж и наполнил шприц жидкостью из флакона, продолжая беседовать с Лиззи: – Что ж, я вас обрадую: ваш супруг не умер.
Не слишком-то она обрадовалась.
– Хотя должен был умереть, – продолжал доктор Хебблтуэйт. – В черепе здоровенная трещина. Но он жив. – Лицо тети сжалось, словно пальцы в кулак. – Некоторым людям, – ворчал
Протер место укола ваткой и снова заговорил – теперь уже обращаясь ко мне:
– Боюсь, молодой человек, вам придется еще раз сбегать в город, – сказал он. – Зайдите в лазарет и скажите сестре, что пациент нуждается в транспортировке. Можете заодно заглянуть ко мне и предупредить жену, что я задержусь. – Он снова обернулся к Лиззи. – Полагаю, мне благоразумнее будет остаться с пациентом.
Примерно час спустя я вернулся в коттедж вместе с солдатами в красных мундирах, которые привезли четырехколесную тележку. Дядю уложили на соломенный матрас и перенесли в нее. Затем покатили тележку по ухабистой дороге – медленно, очень осторожно, чтобы не доконать больного, хотя по пути в коттедж один солдат рассказал мне, что эта же тележка используется как погребальные дроги.
После этого мы с тетей Лиззи наедине провели в коттедже три дня. Хотя я был свидетелем преступления, я не боялся тети. Она теперь часто меня обнимала, и мне это начинало нравиться. О дяде Нормане разговора не заходило, мы даже не навещали его. Тетя держалась так, словно у нее и не было никогда мужа.
На четвертый день, в поддень, один из солдат, приходивших с тележкой, постучал в дверь коттеджа и сказал, что доктор Хебблтуэйт хочет поговорить со мной с глазу на глаз. Кивком тетя Лиззи отпустила меня.
Я спустился в город. Лазарет располагался в крепостных сооружениях возле «Бастиона». Доктор Хебблтуэйт принял меня в маленьком кабинете у самого входа.
– Сегодня утром твой дядя вышел из комы, – сообщил он. – Он хочет как можно скорее вернуться домой. – Говоря это, доктор не сводил с меня глаз. – Он понятия не имеет, каким образом пробил голову.
Под взглядом доктора мне сделалось не по себе.
– Безопасно ли отправлять его домой? – спросил доктор.
– Не знаю, – ответил я.
– Я не могу долго держать его здесь, – вздохнул он. – Иди, повидайся с ним.
Доктор провел меня в лазарет – он весь состоял из одной палаты с тремя койками. В палате было сумрачно и жарко, оконца были прорублены под самым потолком, пахло мастикой и дезинфекцией.
Дядя был тут единственным пациентом. Он лежал на койке с забинтованной головой. Я был потрясен переменой, произошедшей в нем. Нет, после такой страшной травмы выглядел дядя ужасно, как я и ожидал, однако помолодел лет на двадцать.
– Эндрю! – сказал он, завидев меня. Впервые он произнес мое имя. – А где Лиззи? Она пришла с тобой?
Дядино лицо больше не казалось истощенным, и хотя губы его слегка кривились, то была не гримаса недовольства, а скорее улыбка. Никогда прежде я не видел, чтобы он улыбался.
Доктор Хебблтуэйт,
– Нет, Лиззи нет здесь. Она убирает дом к вашему возвращению, – сказал он. – Но я подумал: не лучше ли вам будет задержаться еще на пару дней в лазарете? Пока не пойдете на поправку.
Дядя покачал головой:
– Нет-нет! – Похоже, он здорово огорчился, что тетя не пришла со мной. – Лиззи будет за мной ухаживать, ведь правда, Эндрю? – И такого оживленного голоса я никогда прежде не слышал – он стал звонким, юношеским. – К тому же у меня полно дел. Представляю, как зарос огород. Три дня! Это значит, что я целых три ночи не смотрел в свой телескоп! – Словно бы то, что он искал в ночных небесах, могло явиться и исчезнуть за время его отсутствия. Дядя был очень обеспокоен. Никогда бы не подумал, что его лицо может стать таким выразительным.
Доктор Хебблтуэйт велел медсестре подготовить дядю Нормана к переезду, а меня поманил за собой. Выйдя из палаты, он закурил сигарету.
– Так вот, молодой человек, я не подвергал вас допросу и не намерен этого делать, – заявил он. – Уж мне ли не знать, какие проблемы бывают между супругами. Но хотелось бы надеяться, что ваша тетя Лиззи понимает: если нечто подобное повторится, я никак не смогу и дальше умалчивать. Придется известить коменданта. – Он глубоко затянулся, сощурив голубые глаза от едкого дыма. – Весьма прискорбно, что все произошло именно сейчас, когда вы приехали на остров. Но беспокоиться не следует. Может, все еще образуется, – добавил он.
В послеполуденную жару мы с доктором Хебблтуэйтом устремились обратно в коттедж, провожая тележку, которую толкали двое солдат. Дядя лежал в тележке, бодро и слегка фальшиво напевая. Яркие лучи солнца играли на его забинтованной голове, на белом врачебном халате доктора Хебблтуэйта, на алых мундирах солдат, на мухах, что вились вокруг нас, словно искрящийся дым. А настоящий дым поднимался от сигареты доктора, который постоянно от нас отставал.
Издали я разглядел у калитки тетю Лиззи. А когда мы подошли ближе, дядя приподнял голову и тоже увидел ее. Он помахал ей рукой. Наверное, тетя решила, что дядя просто отгоняет мух. Она не сразу догадалась помахать в ответ.
Когда мы добрались до калитки, дядя окликнул ее:
– Лиззи! Лиззи! – и протянул руку ей навстречу. Тетя помедлила, но все же вложила свои пальцы в его ладонь, и дядя поднес их к губам. – О, Лиззи! Как хорошо дома! – сказал он. Глаза тети расширились.
Солдаты, маневрируя, подкатили тележку к парадной двери. Подоспел слегка запыхавшийся доктор Хебблтуэйт.
– К ногам еще не вернулась чувствительность, – предупредил он Лиззи. – Восстановится через несколько дней. Он не помнит, что с ним произошло. Его разум – tabula rasa [10] . Все происшествие стерто полностью. Надолго ли – остается только гадать. Но, вероятно, довольно скоро он кое-что припомнит. Или все. Обычно так и бывает с амнезией.
10
Чистая дощечка (лат.).