Первая труба к бою против чудовищного строя женщин
Шрифт:
Я согласился, что это неплохая мысль.
– Моя мама порой жаловалась, когда отца посылали в какое-нибудь совсем уж гиблое место; – продолжала Мария, – а он уверял ее, что все не так уж плохо. Он говорил:
Потом она снова заговорила о Гарри:
– Помнишь, он сказал тебе, что хорошая книга становится талисманом, – сказала она, – даже если ты не соберешься ее прочесть. Может, это применимо и к словам. Разве слово не может быть талисманом, даже если ты не понимаешь в точности его значения? Почему бы слову «любовь» не стать талисманом? И слову «доверие»?
– Наверное, ты права, – отозвался я. Мне хотелось угодить жене.
– Помнишь, что сказал нам Мозес Аткинсон тогда, на горе: змеи ничему не учатся на опыте.
– Да, – кивнул я.
– Может, насчет змей он и прав, – продолжала Мария, – но к нам это не относятся. Человек сумеет научиться любви.
Мы сидели на диване, и атлас все еще лежал рядом с нами. Внезапно Мария выпрямилась.
– Вот что я подумала,
Я сомневался. Мне это казалось глупым.
– Пожалуйста, – попросила Мария. – Если не ради себя самого, то ради меня.
И я решился.
– Почему бы и нет? – сказал я. – Конечно, я так и сделаю.
– Ты напишешь, что любовь и доверие – самое важное в мире?
– Напишу! – сказал я. Она была счастлива.
– Спасибо, Эндрю! И кстати, если та процессия когда-нибудь еще явится тебе во сне, – она с трудом удержалась от улыбки, – ты знаешь, о ком я – «Чудовищный строй женщин», – включи в него и меня, договорились? Я буду идти в этой процессии и нести знамя, на котором будут написаны всего два слова: ЛЮБОВЬ и ДОВЕРИЕ. Ты сделаешь это для меня?
Я тоже пытался сдержать улыбку, но не сумел.
– Конечно, договорились. Так и будет, – пообещал я.
– И чтобы ты навсегда запомнил, ты поставишь эти два слова в самом конце своих записей?
Да, Мария. Я пообещал, и я сделал это. Вот они, последние слова в моем блокноте: ЛЮБОВЬ и ДОВЕРИЕ.