Первая труба к бою против чудовищного строя женщин
Шрифт:
А внутри все было устроено просто и элегантно, и репродукции, висевшие на стенах, показались мне квинтэссенцией хорошего вкуса.
Мария провела меня в спальню, и там я обнял ее и поцеловал. Это произошло само собой. Прошедшие годы исчезли, когда мы разделись и вместе легли в постель. Ее тело стало телом взрослой женщины, и это привело' меня в восторг. Но я боялся не понравиться Марии: хотя от лишней пухлости я избавился, оставались травмированная рука, когтистая кисть, пурпурное пятно.
Мария осторожно коснулась
Наш любовный акт не был похож на безумие в пещере на острове Святого Иуды. Тогда мы вкладывали всю свою жизнь в совокупление, а теперь оба научились владеть собой даже на пике страсти. Мария прикрыла глаза и часто дышала, но не издавала ни звука, а я думал о том, как бы не вспотеть. Сам по себе акт был вполне приятным, но неистовый порыв ушел из него, как будто со временем в каждом из нас притупились какие-то жизненно важные нервы.
Какое-то время мы тихо лежали в объятиях друг друга, потом снова оделись, спустились в гостиную и выпили кофе.
Так Мария Хебблтуэйт вернулась в мою жизнь. Мы не торопили события: раз или два в неделю вместе ужинали или ходили в кино, проводили ночь у нее или у меня – не слишком часто.
После первых дней мы перестали разговаривать о нашем общем прошлом. Оно казалось книгой, прочитанной очень давно, а с тех пор мы прочли много других книг. И одну из них мы читали теперь. Я был так счастлив, так хорошо мне было с ней, что я даже объяснился Марии в любви – мне казалось, уж это я сделать обязан. И она говорила, что любит меня – возможно, по той же причине.
Иногда я смотрел на нее и гадал, что происходит в ее мыслях, порой я ловил на себе ее взгляд и понимал, что она тоже гадает. О своем покойном муже она говорила мало. Возможно, собиралась больше рассказать мне о нем со временем. А может, думала, что мне будет неприятно слушать о нем. Тут она была права. Я не хотел узнать чересчур много о ее жизни. Мария становилась привлекательнее для меня оттого, что я понимал: в моих знаниях о ней всегда были и будут существенные пробелы.
Но она считала иначе. По-видимому, на ее вкус, я был недостаточно откровенен.
– Мне кажется, любовь и секреты несовместимы, – сказала она мне однажды ночью. Мы лежали в постели у меня в квартире. В тот раз она пыталась напрямик выяснить все подробности аварии.
– Ничего не помню, – ответил я. – Я тебе уже говорил, я ничего не мог припомнить
– Любопытно знать, почему ты не можешь вспомнить, – настаивала Мария. Ее взгляд пытался проникнуть мне в душу, но я был настороже.
– Я не знаю, – повторил я. – Не знаю, и все тут. Я давно и думать-то об этом перестал. – Тут я солгал.
Фотография моих родителей стояла на комоде. Мария сняла ее, долго и внимательно вглядывалась.
– Где, ты говоришь, их сняли?
– Перед мотелем, – сказал я. – Доктор Гиффен рассказывал, что в этом мотеле я и был зачат.
– В самом деле? – переспросила она. – Интересно, кто их сфотографировал? Другой постоялец? Кто-то знакомый? Кто-то третий?
– Не знаю и знать не хочу, – сказал я. И это тоже было неправдой.
Через полгода после встречи в парке я попросил Марию выйти за меня замуж.
Мы назначили свадьбу на конец ноября. Холодный день, проливной дождь, переходящий порой в мокрый снег. Обряд – вернее бюрократический акт, совершенный мировым судьей, – был проведен наскоро в пустом кабинете городской ратуши. Свидетелями были два посторонних человека; обоим не терпелось вернуться к своим делам. Я бы не узнал их, если б встретил на улице через пять минут после церемонии.
С тех пор прошло около года. Мария хотела работать и устроилась в местный архив, на три дня в неделю. Мы зажили вместе.
Поначалу нам было нелегко. Мы оба вступили в брак с людьми, которые существовали двадцать лет назад. Порой, целуя овал ее рта, я целовал пустоту. Порой не видел на ее лице красоты – одни только оспины. Иногда ее улыбка казалась мне не улыбкой, а невольной гримасой, похожей на ту, с какой Минни, включив сверхъестественное кошачье чутье, иг^ аедует неприятный запах.
Каким-то образом Мария угадывала мои чувства и платила пристальным взглядом на мою иссохшую левую руку, заканчивавшуюся костистой лапой. А ты, – казалось, говорила она, – можешь ли себе представить, что я чувствую, когда эта тварь крадется по моему теплому, живому телу?
И не забыть мне, как однажды я проснулся посреди ночи в ужасе: мне приснилось, будто мертвая левая рука сомкнулась на горле Марии, и я не могу ей помешать. Сон был настолько реален, что я включил свет и осмотрел ее горло – нет ли синяков. Мария тоже проснулась.
– Что такое? – спросила она.
– Всего лишь сон, – сказал я, но после этого я боялся заснуть во второй раз.
ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ
Комета Забрински мелькнула и полетела дальше. Астрономы были разочарованы. По-видимому, комета не желала иметь ничего общего с нашим миром. Она обошла Землю по дальней орбите, невидимая для невооруженного глаза, и канула во тьму.