Первая труба к бою против чудовищного строя женщин
Шрифт:
Хебблтуэйты поселились у родственников в деревне Эбботс-Чейз. Многие дома там были построены еще в Средние века. Для Марии, уроженки Святого Иуды, то было совершенно в новинку – жить на суше, в вечных зданиях, где стены выстроены отнюдь не из фанеры, где старина действительно стара.
Но ландшафта и архитектуры оказалось недостаточно, чтобы гарантировать девушке благополучную жизнь. Всего через несколько недель в Эбботс-Чейз, как раз перед началом занятий в местной школе, Мария слегла с высокой температурой. Она заболела оспой, которой не знали на острове.
К счастью (с точки зрения Марии, если не ее матери), семья не задержалась в Эбботс-Чейз. Доктор получал временные назначения, замещая постоянных медицинских работников в отдаленных и опасных краях. Какое-то время они жили на коралловом острове, едва приподнимавшемся из волн океана – то был архипелаг Кувалу, – потом перебрались на главный остров группы островов Бирикати, где медпункт ежедневно сотрясался от урчания вулкана Тула, и все предметы – картины, книги, даже горшки на плите – превращались в оружие, угрожавшее всякому, кто окажется рядом.
Марии исполнилось восемнадцать, когда ее отца отправили в один из нефтяных эмиратов. Там она познакомилась с атташе посольства, человеком, на десять лет ее старше. Он взял ее на работу ассистентом и был добр к ней. Получив новое назначение – в Оттаву, – он просил ее поехать с ним уже его женой, и Мария приняла предложение. Ей было тогда двадцать лет. Они жили дружно, детей не было. А три года назад, на обратном пути из инспекционной поездки в Заполярье, самолет ее мужа попал в грозу и разбился. Никто не выжил.
С тех пор Мария оставалась одна. Она уволилась с работы в государственном архиве и могла ехать куда угодно. Канада ей нравилась, поскольку здесь она не сталкивалась с тупым национализмом и зазнайством, на которые насмотрелась в других странах. Она решила, что останется тут.
Только теперь, внимая ее рассказу, я понял, что всякий раз, вспоминая Марию, представлял себе, как она где-то далеко страдает по мне, а на самом деле она вполне славно обустраивала свою жизнь. Пока она говорила, я уделял не меньше внимания ее лицу, чем словам, и различал черты прежней Марии – легкий изгиб губ, нежные раковины ушей, серьезный взгляд. Я припоминал наши первые опыты на берегу и мне не терпелось узнать, часто ли вспоминала их Мария.
– Но как ты оказалась здесь? Зачем ты приехала в Камберлоо? – спросил я. – К кому-нибудь в гости?
– Я тут живу, – ответила она. – В прошлом году я построила здесь себе дом. – Ее муж, сказала она, всегда хотел поселиться в этих местах на пенсии. Ему нравился этот фермерский район, ощущение постоянства и обустроенности, а также сравнительно мягкий климат.
– А твои родители? Как они поживают? – Миссис Хебблтуэйт меня мало интересовала, но я хотел расспросить о докторе, который всегда был добр ко мне.
– Оба умерли восемь лет назад, – ответила Мария. – Их отправили на Малые Малуки. Отец был уже стар для тропического климата. Оба подхватили какую-то желудочную инфекцию
– Как жаль, – отозвался я.
– Но ты-то, Эндрю? Она уже несколько раз поглядывала на мою затянутую в перчатку руку. – Что ты делал все эти годы? Как ты попал в Камберлоо?
Ее рассказ о прошедших годах был достаточно краток, но я предложил в ответ еще более сжатую и отредактированную версию своей жизни. Когда я закончил, мы остались сидеть бок о бок в переплетающихся тенях под деревьями, не желая расходиться и возвращаться под яркие лучи солнца.
ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ
После этой первой встречи в парке мы с Марией не хотели расставаться. Мы договорились в тот же вечер встретиться за ужином у «Вагнера», и я приехал заранее. Поскольку был вторник, в ресторане почти не шумели. Поджидая Марию, я выпил бокал вина.
Она появилась в черном платье с жемчугами и выглядела великолепно. Казалось, и она рада меня видеть. Наши пальцы сплелись на столе, какое-то время мы сидели и, понемногу отпивая вино, дополняли свои жизнеописания пропущенными подробностями.
– Почему твоя мать невзлюбила меня? – спросил я.
– Во время шторма, пока мы сидели взаперти в «Бастионе», она видела, как я помахала тебе. – Мария улыбалась – по крайней мере, глаза ее улыбались. – Помнишь, мы уговорились махать друг другу в три часа дня? Она спросила, чем это мы занимались в предыдущие дни на берегу.
– И ты ей сказала?
– Я не хотела, но пришлось, – призналась она. – Меня никогда не учили лгать.
И я поверил ей. Поверил всем сердцем.
– Но помимо этого мама всегда была суеверной. На острове существовала легенда о чужаке, который явится в город и принесет несчастье. Она подозревала, что этот чужак – ты. – Мария улыбнулась, и мне стало легче.
– А твой отец? – продолжал я. – Он тоже сердился на меня?
– Не думаю. Он смеялся над мамиными суевериями. И ты ему вроде бы всегда нравился, – ответила Мария. – Думаю, он бы взял тебя с нами, если бы мама позволила.
Я стал расспрашивать, какие отношения были у ее родителей. Мне казалось, что всем заправляла мать.
– Это она только делала вид, – сказала Мария. – Она не хотела, чтобы кто-нибудь, особенно сам отец, догадался, как сильно она его любит и зависит от него. Но она покорно следовала за ним из одного гиблого места в другое – всю жизнь, так что он догадывался.
Наверное, моя улыбка показалась ей скептической.
– Любовь принимает разные обличья, Эндрю, – сказала она. – И все равно она – большая редкость. Где бы ты ни нашел ее, не упускай. – И она, быть может бессознательно, покосилась на мою руку в перчатке. Тогда я сказал, что должен еще кое-что рассказать, и поведал ей о том, как изуродовал эту руку в аварии, все детали которой стерлись из моей памяти.
После обеда мы поехали на такси в Пайнвуд – холмистый район возле университета. Дом Марии был построен по образцу коттеджей Старого Света, как и домик тети Лиззи на острове Святого Иуды.