Первая труба к бою против чудовищного строя женщин

Маккормак Эрик

Порой Мария вздыхала, отрывая взгляд от блокнота, задумывалась над прочитанным. Прошел час. Однажды она улыбнулась, и я догадался, что она читает о наших встречах в бухте на острове Святого Иуды. Я принес ей чашку кофе, и она стала пить, ни словом не поблагодарив меня. Два часа прошло. Мария добралась до последних страниц и читала все так же внимательно. Наверное, теперь – о том, как она возвратилась в мою жизнь.

Наконец она дочитала. Я снова стоял у книжных полок. Мария поднялась с дивана, подошла ко мне, обхватила меня

руками.

– Спасибо, Эндрю! – сказала она. – Спасибо, что доверился мне.

Я сильно смутился.

– Что ж, теперь ты знаешь все мои тайны, – сказал я. – Правда, всем им грош цена…

Мария крепче прижалась ко мне.

– Грош цена? – негромко переспросила она. – Как ты можешь так говорить? Ты дорого заплатил за них.

И за эти слова я полюбил ее навеки.

Мария быстро перешла к делу. Мы вместе устроились на диване, и она засыпала меня вопросами – сотнями вопросов. В том числе ее интересовали кошмары: почему на меня обрушивается подобная пытка?

Но мне было очень неловко обсуждать с нею подобные веши. Писать – еще ничего, это уединенное занятие, общение с немой бумагой. Написанные слова я удерживал на расстоянии вытянутой руки, подальше от себя. Даже «я», писавший эти слова, был лишь росчерком пера, персонажем рассказа, это не был реальный «я», Эндрю Полмрак.

Но разговор – другое дело. Рот, формировавший слова, был моим ртом, мои голосовые связки произносили эти звуки, мой язык участвовал в акте, моя слюна. Устное слово было живым, было частью меня самого.

Но я уже слишком далеко зашел, а потому постарался быть до конца откровенным с Марией. Я отвечал на ее вопросы. Домик с башнями и Тристесса – что побуждало меня искать подобных приключений? А мой «сучёк» – Мария сказала, что эта часть не на шутку напугала ее, – был ли это еще один кошмар, кульминация всех страхов, через которые я прошел, все болезненные воспоминания, разом ополчившиеся на меня? А та женщина в номере мотеля – это описание, сказала Мария, растрогало ее: не правда ли, то был весьма позитивный опыт? Нельзя ли его приравнять к повторному рождению, новому шансу?

Она умно и проницательно ставила вопросы, и я изо всех сил старался справиться с ними. Должен признать, спустя какое-то время говорить стало легче. Настолько легче, что мне и самому захотелось кое о чем расспросить Марию. Например, о ее жизни с первым мужем. И я задал вопрос.

Мария и удивилась, и обрадовалась.

– Я все ждала, когда же ты спросишь, – сказала она. – Я так хотела рассказать тебе о нем. Вычеркнуть его из памяти было бы несправедливо. Он был хороший человек, и я думаю 6 нем каждый день.

И она пустилась с любовью рассказывать о муже, сидя рядом на диване, и я удивился тому удовольствию, с каким внимал повести об их совместной жизни. Под ее рассказ погода прояснилась, сквозь жалюзи проникли солнечные лучи, светлыми полосами расчертили ковер. Мария приникла ко мне и умолкла. Я решил, что наш разговор закончен, я расслабился, наслаждаясь тишиной и покоем. Но это было еще не все.

– Эндрю, – заговорила Мария. – А что было с фотографией твоих родителей? Почему ты разбудил меня среди ночи и стал спрашивать о ней? Почему ты так часто упоминаешь ее в своих записях? Что тебя в ней так беспокоит? Я никак не пойму.

От ее вопроса мне снова стало не по себе.

– Это была просто глупая навязчивая идея, – промямлил я.

– Объясни мне.

Мне казалось, что я не сумею, и я так и сказал.

– Пожалуйста, попытайся, – настаивала Мария.

И я попытался. Я напомнил ей о множестве совпадений, из которых состояла моя жизнь, включая появление Марии – кто бы мог подумать! – в Камберлоо. И не странно ли, что я, как и отец, изувечил руку в автомобильной аварии поблизости от Инвертэя?

– Пока писал, я еще много подобных вещей заметил, – сказал я. – Полагаю, в жизни каждого человека бывают совпадения, но всему есть предел, не так ли?

Дальше я рассказал Марии о том, как меня тревожила странная закономерность: люди и целые города – крепость Святого Иуды, Стровен – погибали, соприкоснувшись со мной. Я рассказал о том ужасе, который пережил при виде огромной, засасывающей воронки в Стровене: словно мои кошмары обернулись пророчеством. И как страшен был мой преследователь, которого я так и не увидел! Он явно желал мне зла.

– Думаю, во многом тут виноват Гарри Грин, – сказал я. – На «Камноке» он рассуждал о Вечном Круговращении и Втором Я, встреча с которым может оказаться для меня роковой. По-видимому, на меня это произвело большее впечатление, чем я сам думал: ведь мальчишкой я мог поверить или почти поверить во что угодно.

Я сказал Марии, что теперь, двадцать лет спустя, когда я писал эти строки, меня осенило, что я отождествил свой «сучёк» со Вторым Я и думал, что Второе Я в итоге нагнало меня. Оно преследовало меня во всех кошмарах. А еще точнее – всю мою жизнь.

– Я уверился, что оно за мной наблюдало с момента зачатия, уничтожая все мои шансы на счастье, – признался я Марии. – Я винил его в смертях сестры и отца, а потом – матери. Оно было источником моих кошмаров и всех несчастий в жизни.

Мария внимательно слушала.

– А что касается фотографии, – продолжал я, – я часто лежал в постели, глядя на нее и думая об этом. Я дошел до такого состояния, что поверил в существование двух Эндрю Полмраков, и тот, второй, присутствовал в час моего зачатия. Это он сделал снимок. – Как глупо это звучало. – Мне стыдно рассуждать об этом вслух. Но все казалось таким логичным, Мария. Все совпадало. Все выглядело разумно. Логика ночного кошмара.

Мария ненадолго умолкла. Потом она сказала, что у нее осталось много вопросов, но пока она даст мне передышку.