Первая версия
Шрифт:
Вскочив с кресла, Ольга правой ногой нанесла самый болезненный удар меж ног «библиофила». Тот со стоном упал. Ольга кинулась к двери, она успела лишь коснуться замка, но тут же медленно сползла по двери.
У Жизели стало на одну подругу меньше — острый нож, брошенный недрогнувшей рукой, попал ей прямо в сердце.
Перетащив неудачливого «библиофила» на диван, человек со швом стянул с лица чулок и вытер им вспотевший лоб. Потом он стянул чулок и со второго, чтобы тому было полегче дышать.
— Вот сука, б..., теперь шеф нас с дерьмом смешает. Не велел ведь шлюху американскую убивать.
Оба «гостя» были похожи. Не столько чертами лица, сколько общим их выражением. У обоих были бритые затылки, угрюмый и наглый взгляд хозяев жизни, широкие скулы и тяжелые подбородки.
Убийца балерины снял с руки перчатку и стал набирать номер. Он набирал его снова и снова, но на том конце провода трубку не брали. Но стоило опустить трубку на рычаг, как телефон неожиданно затрезвонил. Глухо выругавшись, убийца поднял чуть оклемавшегося товарища:
— Давай-ка поприседай, не знаешь, что ли, способ...
Тот сначала с трудом, потом чуть легче присел и выпрямился несколько раз. Боль отпустила. Он даже смог заговорить:
— Слушай, Гном, сотри пальцы-то с телефона. Сбрендил, что ли? Легавые сегодня же тебя повяжут.
Тот, которого назвали Гномом, негромко выругавшись, надел перчатку и чулком стал аккуратно вытирать телефонный аппарат. И снова, уже пальцем в перчатке, стал тыкать в кнопки телефона.
...Кабинет Андрея Леонидовича Буцкова был пуст. На первый взгляд. Вокруг беспрерывно трезвонящего телефона недовольно прогуливались две разбуженные кошки.
Особенно недовольной выглядела рыжая Клеопатра. Только что она чуть не поймала во сне отвратительную жирную мышь, с мордой, похожей на морду того пса... Ну из-за которого ей пришлось два часа сидеть на вишневом дереве... Черная Луиза потрогала лапкой трезвонящее чудище и села умываться. Чудище замолчало, но через несколько минут затрезвонило вновь. Кошки уже не обращали на него никакого внимания — они были в том замечательном углу, где в двух мисочках их ждал ароматный и вкусный завтрак.
Охранники, сидевшие в соседней комнате, к этому телефону никогда не подходили. Это был личный номер Буцкова. Им пользовался только он один и те немногие, кто имел право звонить ему напрямую.
С утра на всякий случай я хотел позвонить Ольге Лебедевой, напомнить о нашей договоренности на двенадцать часов. До девяти я посчитал это неудобным — спектакли заканчиваются поздно и балерины, наверное, любят поутру поспать. Позвонил я ей только в пятнадцать минут десятого — никто не подошел, и даже автоответчик не отвечал. Одно из двух — либо она выбежала в магазин, либо отключила с вечера телефон.
Все утро ушло на полузаброшенное нами дело коллекционера Кульчинского. К сожалению, нас никто от него не освобождал. Да и подробности по нему всплыли интересные.
На таможне задержали господина Терхузена, гражданина Германии, известного торговца картинами, о котором среди московских художников говорили не иначе как о жулике. Никто из серьезных художников с ним дела давно не имел. Возможно, поэтому он и решил подзаработать на антиквариате. В этот раз прижучили именно его — уж неизвестно, на его счастье или несчастье. Немец пытался среди холстов второсортного советского искусства тридцатых годов вывезти две картины русских художников восемнадцатого века. Именно те две работы, которые значились в списке пропавших из коллекции Кульчинского. Терхузен нарвался на дотошного таможенника, который среди грудастых румяных колхозниц, задумчивых Лениных и искренних сталеваров углядел два идиллических пейзажа.
Когда же эти картины попали в руки настоящих экспертов, то выяснилась прелюбопытнейшая вещь. Обе работы оказались современными копиями, но довольно высокого качества. Эксперты утверждали, что они могли быть сделаны только с подлинников. Терхузен конечно же утверждал, что купил оба холста на рынке в Измайлове именно как копии.
Племянник Кульчинского Воропаев оказался парнем вполне симпатичным. Старуха Дудина, сожительница покойного Кульчинского, явно на него наговаривала. Директор «Антиквара» на Якиманке тоже, скорее всего, врал. Создавалось впечатление, что старая ведьма готовила себе приданое. Сегодня именно ее, а не Воропаева должна была допрашивать сама Романова. Могу себе представить, как ошеломит лексика милейшей Александры Ивановны старушку, прикидывающуюся интеллигентной овечкой.
В пропаже части коллекции племянник как раз был менее всего заинтересован. Так как прямых родственников у Кульчинского не было, один Воропаев мог законно претендовать на наследство. Старуха официально не была супругой Кульчинского. Более того, оказалось, что она даже не прописана в квартире на Садовой. Квартира принадлежала Кульчинскому, так что племянник мог получить все сразу — и квартиру, и всю коллекцию. Но картинки все равно надо было искать. Я поручил Славе Грязнову раскопать подноготную Дудиной.
В двенадцать Ольги не было. Ни в моем кабинете, ни дома. Ее номер отзывался протяжными гудками. Меня охватило нехорошее предчувствие.
Я позвонил в театр. Администратор, пошуршав какими-то бумагами, бесстрастно сообщил, что у Лебедевой сегодня свободный день. Да и она мне об этом же говорила, иначе с какой бы стати мы договаривались с ней на двенадцать.
Мы с Ломановым пили чай, но в какой-то момент безотчетная тревога словно подбросила меня в кресле.
— Едем к Лебедевой, — бросил я Сергею.
Дядя Степа был, как обычно, в хорошем настроении. Мы мчались на Балаклавский.
— Новый анекдот, Александр Борисович! — Я малодушно промолчал.
Дядя Степа, почувствовав мою слабину, неторопливо принялся рассказывать:
— Судья говорит: вы свободны, советую в дальнейшем избегать плохой компании. А подсудимый отвечает: будьте спокойны, больше вы меня не увидите.