Первая вокруг света
Шрифт:
Мы рассмеялись — в небе ничего не было видно. Но дети, как и животные, слышат, вероятно, лучше: спустя несколько минут появилась серебристая птица, и вскоре мы разглядели шесть колец на хвосте. «Олимпик» шел на посадку. Сообщение Малгоси опередило информацию диктора:
— Прибыл самолет из Афин через Сингапур и Мельбурн.
Еще долгий час ожидания и мы наконец вместе. Почти через год разлуки, а точнее без двух дней. Сидней показался мне еще красивее, хотя я знала, что наше свидание будет исключительно деловым. Все необходимые работы на яхте поручить посторонним было невозможно — такая роскошь была нам не по средствам.
Мы начали с приведения
Однако малярные работы прекращались на время, когда ремонтировался вспомогательный двигатель. Фирму «Вольво» и на этот раз представлял швед — Ян. Он был не только отличным механиком, но и яхтсменом, поэтому его пребывание на яхте не сопровождалось катаклизмами. Не приходил в заляпанном маслом комбинезоне и с выпачканными по локти руками. Не бросал, куда попало, демонтированные детали, а раскладывал их аккуратно на заранее подготовленные тряпки, о диво! чистые. Не поливал койки, стены и пол топливом, маслом и смазками, а если нечто подобное и случалось, то сразу же вытирал. У него всегда имелись все необходимые инструменты и запасные части, которые он возил в автомобиле, представлявшем собой одновременно склад и подручную мастерскую. Муж и Ян с воодушевлением копались в двигателе, а я висела над ними и училась всему про запас. Уж очень не верилось, что мне попадется третий швед, а до сих пор только шведы успешно призывали к порядку мой двигатель. Впрочем, о мастерстве Яна знало пол-Сиднея — был нарасхват во всех клубах, поэтому работал на «Мазурке» периодически. В его отсутствие муж проверял электрооборудование и аккумуляторные батареи и начал строить дополнительную перегородку возле трапа — для защиты от заливания и брызг штурманской и, прежде всего, радиотелефона, инструментов и аккумуляторных батарей. Перегородка получилась далекой от совершенства заводского исполнения — немного кривая, ужасного зеленого цвета (у нас была еще только красная краска). Зато оказалась прочной и следующие полтора года плавания отлично выполняла свое назначение.
Ян закончил ремонт. Краткие испытания двигателя в заливе Рашкаттер дали положительные результаты. Можно было приступить к ремонту двигателя зарядного агрегата. На этот раз ремонтная бригада состояла из чистых австралийцев. Два пана взялись за дело с воодушевлением. Быстро и со знанием дела разобрали двигатель, а потом решили, что удобнее и лучше проверить его в мастерской. Но чтобы вытащить его, нужно было демонтировать все устройство. Они посмотрели на люк форпика и с сомнением покачали головой:
— Вытащить невозможно — отверстие слишком мало, да и двигатель чересчур тяжелый.
Мы знали, что для монтажа двигатель был внесен через люк, следовательно его можно было и вынуть. В дело пошла рулетка, и паны капитулировали перед красноречием цифр. Однако вес оставался весом: поднять 100 кг двоим в рывке на высоту более метра было невозможно, хотя паны проявляли большую готовность. Мы предложили использовать яхту и через пять минут вытащили и поставили на палубу двигатель с помощью фала стакселя. Механики были в восторге,
На яхте было необходимо также кое-что усовершенствовать. В частности, требовалось укоротить гик грота. Этот заказ, причем единственный, был выполнен очень квалифицированно, в срок и сравнительно недорого. Когда укоротили гик, потребовалось также укоротить все соответствующие паруса по нижней шкаторине. И тут снова началась австралийская «маньяна». Парусный мастер забрал работу довольно скоро и … пропал. Выполнить заказ в срок ему мешали болезнь, отъезд, забастовка портовых рабочих и масса других причин. Но паруса он все же привез, причем сделал их вполне прилично. За деньгами тоже явился спустя два месяца.
Вечерами мы принаряжались и отправлялись на разные встречи. Большое волнение вызвал у меня прием в генеральном консульстве ПНР, где собрались люди, в общем далекие от морских дел. Им я должна была передать впечатления от плавания так, чтобы не перегрузить рассказ специальными терминами и в то же время не опростить всего мероприятия в целом, которым мы гордились. Рассказывали вдвоем с мужем. Нас очень тепло приняли, задали массу вопросов. Потом посыпались приглашения в дома и предложения о помощи.
Но самая трудная встреча была у меня впереди. Мне была оказана очень большая честь: на свое собрание меня пригласило весьма уважаемое и старое (по австралийским меркам) «Общество капитанов дальнего плавания Австралии». Оно было организовано в 1938 г. в Брисбене с целью сохранения престижности профессии и повышения результативности службы на море. Позднее отделения Общества появились также в Сиднее, Мельбурне, Аделаиде и Фримантле. Своеобразен был герб Общества: земной шар, обвитый канатом и увенчанный короной, посередине — якорь и Австралия.
Капитаны устраивали свои собрания ежемесячно. Приглашение мне (оно относилось и к мужу) пришло еще в январе; в нем подчеркивалось, что я — первая женщина, удостоенная права участвовать в собрании капитанов, которые ждут моего сообщения о плавании. Членами общества являлись в основном англосаксы, было еще несколько скандинавов и голландцев, а также единственный поляк — капитан Пельц. Он разъяснил мне, что сообщение должно представлять собой доклад, кратко освещающий вопрос, чтобы достойное общество не соскучилось. Мне стало немного не по себе: дело выглядело так, что я должна была послужить как бы визитной карточкой, представлявшей морскую деятельность Польши. Не могла же я рассказывать морским волкам о штормах, бурях и валах — каждый из них сам знал не одну такую байку для сухопутных крыс.
Вечером в назначенный день мы вошли в здание клуба. Нас сопровождал капитан Бремнер. Мужчины были одеты в полную морскую форму, для женщин формы одежды, по известным причинам, не было. Щегольски одетый швейцар с изумлением смотрел на гостя капитанов в моем лице. К счастью, рекомендации капитана Бремнера оказалось достаточно, чтобы меня пустили в клуб, но без права посещения бара. Мы уселись в ресторанном зале, где тоже был бар, но, очевидно, здесь допускалось сосуществование, поскольку моя персона не вызвала удивления у еще одного элегантного джентльмена — бармена.