Первая волна мирового финансового кризиса
Шрифт:
Центральные банки, так же как и раньше, прилагают усилия к тому, чтобы избежать цикличности. Их реакция немного запоздала по нескольким причинам: они верили в то, что кризис на рынке субстандартных кредитов носит локальный характер, и были обеспокоены вопросами, связанными с моральным риском. Так или иначе, банки не отреагировали вовремя. Но как только стало ясно, что проблемы финансового сектора могут затронуть реальную экономику, финансовые учреждения были, как всегда, готовы оказать денежную и фискальную поддержку. Их способность стимулировать экономику ограничена тремя факторами. Во-первых, финансовые инновации быстро двигались вперед все последние годы, при этом некоторые из недавно созданных рынков и финансовых инструментов доказали свою несостоятельность, и последствия их деятельности еще надо распутывать. Во-вторых, снизилась готовность всего остального мира продолжать держать активы в долларах. Это ограничивает
Определенные мной три фактора, тесно связанные с тремя дефектами, позволили развиться сверхпузырю. Именно они дали ему исключительную силу. Но не следует уделять сверхпузырю чрезмерное внимание. Мы не должны наделять его магической силой, подобной «силе рынка» в восприятии Рейгана. В процессах подъема и спада нет ничего заранее определенного или неотвратимо происходящего. Это всего лишь одно из выражений рефлексивной взаимосвязи, характеризующей финансовые рынки, и оно не происходит в изоляции. Время от времени о каком-то событии начинают говорить так много, что складывается ощущение, что это событие происходит без связи с другими. Так было в случае с пузырем на жилищном рынке, но даже в этом случае выведение на рынок таких синтетических инструментов, как обеспеченные долговые обязательства (СDО), производные от них СDО^2 и бумаги индексных фондов, изменило сам ход событий. Как мы уже увидели, сверхпузырь имеет более сложную природу, так как включает в себя другие пузыри и находится под влиянием множества внешних факторов, к которым относятся бум на товарных рынках, укрепление Китая и т.д. Более подробно я скажу о них позднее, когда попытаюсь воссоздать историю развития сверхпузыря. Здесь же необходимо предостеречь тех, кто желает поместить ход событий в заранее заданные рамки: при таком подходе вне зоны внимания останутся многие важные факторы. Правильным будет, напротив, видоизменять рамки восприятия в зависимости от хода событий. Действуя таким образом, я и пришел к идее сверхпузыря.
Говоря о новой парадигме, я имею в виду не модель подъема-спада, а теорию рефлексивности. Модель подъема-спада представляет собой лишь убедительный пример действия рефлексивности. Она описывает поведение рынка, прямо противоречащее превалирующей в настоящее время парадигме, согласно которой рынки стремятся к равновесию. Особенно убедителен этот пример сейчас, когда рынки находятся в шатком состоянии. Превалирующая парадигма не в состоянии объяснить происходящее, а теория рефлексивности вполне может это сделать. Именно вера в стремление рынков к равновесию привела к нынешнему шаткому состоянию, позволив регуляторам отказаться от исполнения их обязанностей в надежде на то, что рыночные механизмы смогут самостоятельно отойти от крайностей. Идея, что цены хотя и могут случайным образом колебаться, но всегда приходят к некоему среднему значению, лежала в основе синтетических финансовых инструментов и моделей инвестирования, находящихся сейчас в таком плачевном состоянии.
Теория рефлексивности отличается от теории равновесия, которая считается научным методом по определению научного метода Карла Поппера. Теория равновесия содержит универсально применимые обобщения, способные, подобно концепциям естественных наук, дать определенные прогнозы и объяснения. Теория рефлексивности не считается научным методом. Она утверждает, что рефлексивность в случае возникновения привносит элемент неопределенности в обычный ход событий. А это означает, что поиск теорий, способных дать определенный прогноз, не имеет смысла.
Я верю, что теория рефлексивности может объяснить происходящее сейчас лучше, чем превалирующая парадигма, однако должен признать, что она не в состоянии делать то, на что не способна старая парадигма. Теория рефлексивности не может предложить обобщений в принятом для естественных наук смысле. Она утверждает, что социальные процессы в корне отличаются от природных явлений; важную роль здесь играет мышление участников, чьи искаженные представления и неверное понимание вносят неопределенность в ход событий. Следовательно, поступательное развитие событий не определяется универсально применимыми законами, а происходит вследствие рефлексивного взаимодействия между мнениями участников и реальным положением дел. Теория рефлексивности может объяснить происходящее, но с меньшей долей вероятности предсказывает будущее. Это сильно отличается от того, что принято ожидать от научных теорий. Следовательно, теория рефлексивности требует пересмотреть то, как ученые, занимающиеся социальными науками (особенно экономисты), воспринимают окружающий мир. По этой причине рефлексивность пока не стала общепринятой парадигмой. Возможно, глубина нынешнего финансового кризиса обусловит прорыв в этой области.
Моя теория существует вот уже двадцать лет, но до сих пор не получила серьезного признания. Даже у меня возникали сомнения в ее важности. Стоит признать, что я не был достаточно точен и последователен в ее толковании и даже сейчас мог бы сделать свою работу лучше. Но я больше не сомневаюсь в том, что предлагаемая мной парадигма может объяснить нынешний ход событий лучше, чем превалирующая сейчас. Время покажет, как далеко она сможет продвинуться. Я сделал все, что может сделать один человек. Теперь необходимо участие других. Поэтому я и написал эту книгу.
Согласно новой парадигме, события на финансовом рынке лучше всего рассматривать в историческом контексте. Прошлое определено однозначно, будущее не определено. Следовательно, гораздо проще объяснить, как ситуация пришла к нынешнему состоянию, чем предсказать, куда она приведет в будущем. Сейчас действуют несколько рефлексивных процессов; а это означает, что количество возможных исходов чрезвычайно велико. Но даже объяснения исторических событий наталкиваются на трудности. История, хоть она однозначно определена, наполнена столькими деталями, что ее невозможно объяснить, если не остановиться на процессах и отдельных событиях, которые мы в состоянии охватить. И здесь может оказаться полезной гипотеза о сверхпузыре. При изучении истории выдвигаемая гипотеза способна помочь в выборе заслуживающих внимания событий и их последствий.
Гипотеза о сверхпузыре может применяться для создания детальной финансовой истории послевоенного периода, приведшей к нынешнему кризису. Однако это не является целью моей книги, и мне не под силу это сделать. Тем не менее в следующей главе я расскажу о собственном опыте работы на финансовом рынке на протяжении последних 55 лет. Думаю, это будет более интересным, чем детальное историческое исследование. Затем я попытаюсь сделать на основании моего опыта прогноз. Я зафиксировал свои взгляды на развитие ситуации с начала 2008 года, а также их последующие изменения. Этот эксперимент в режиме реального времени призван пролить свет на то, как мой подход работает на практике. А после этого я скажу немного о возможных политических действиях в ответ на развитие событий.
Глава 6
Автобиография удачливого спекулянта
Благодаря своему 55-летнему опыту работы на финансовых рынках я помню все этапы их развития. За это время рынки неоднократно менялись до неузнаваемости. Многое из того, что сейчас считается недопустимым, в прежние времена являлось естественным или даже неизбежным. Широко распространенные в настоящее время финансовые инструменты и технологии финансирования были невозможны в прошлые времена, и наоборот. Я помню, как, работая арбитражным трейдером варрантов и конвертируемых облигаций, мечтал о создании варрантов, которые были бы не привязаны к самим акциям, но также торговались бы на рынке; однако, разумеется, тогдашние правила этого не позволяли. Я даже и представить не мог такое разнообразие синтетических инструментов, которое сейчас обращается на биржах.
В период после окончания Второй мировой войны финансовая отрасль играла в экономике роль, существенно отличающуюся от сегодняшней. Деятельность банков и рынков серьезно регулировалась. Пропорция кредитования к объему всей экономики была существенно ниже сегодняшнего уровня, гораздо меньшими были и суммы займов относительно величины их обеспечения. Условием ипотеки являлся как минимум 20%-ный первоначальный взнос плательщика в счет оплаты, а займы под залог акций могли проводиться в жестко ограниченных рамках, согласно которым сумма займа не могла превышать 50% стоимости обеспечения. Кредиты на покупку автомобилей, также требовавшие первоначального взноса, часто заменялись схемами лизинга, по которым такие платежи не требовались. Кредитных карт не существовало, а кредиты без обеспечения были крайне редки. Финансовые компании составляли лишь малую долю в структуре рыночной капитализации американского фондового рынка. Лишь немногие акции финансовых компаний входили в листинг Нью-Йоркской фондовой биржи. Большинство акций банков торговалось вне биржи, зачастую по предварительной договоренности.