Первенец
Шрифт:
– Заболеешь по моей вине - не прощу себе.
Кажется, успокоилась, дышать стала ровнее и робко выглянула из-под буйных кудрей. Пугливая, как маленькая пташка и Наилий рядом голодным лисом. Месяц без женщины. Ну, вот опять!
– Ваше Превосходство, - подал голос пилот из кабины, - грозовой фронт не очень большой, можно обойти.
– И желательно подальше, - резче, чем нужно ответил генерал, поднимаясь на ноги, - Взлетаем.
– Есть.
***
Генерал обещал Куне доставить домой к вечеру и слово держал. Катер летел сквозь ливень и трясся в турбулентности так, что приходилось цепляться за сидение обеими руками. Эйфория от балета проходила, и возвращался страх. Мать придет домой, найдет пустую кладовку, сначала отругает Аврелию, а потом сядет на кухне с ремнем в руках и будет ждать старшую дочь. По заднице как в детстве не достанется, сразу по лицу, чтобы щеки горели алым, и поняла, как сильно не права. Хоть на речном вокзале ночуй. Хватит, надоело! Одну ночь можно переждать у кого-нибудь из знакомых. Регине позвонить, она одна живет, а там родительница пусть хоть с собаками ищет, не найдет. Развела дома террор, о моральном облике дочерей она беспокоится.
Катер снова очень сильно тряхнуло и генерал, нахмурившись, пошел в кабину пилота, держась за жесткие ребра обшивки. В иллюминаторах далекими отсветами чертили полосы молнии, и капли дождя катились по стеклу, не переставая. Разгулялась стихия, не удалось обойти грозовой фронт.
Пальцы немели на металлическом сидении, зубы стучали от страха противной мелкой дробью, которую невозможно контролировать. Несуществующие боги, как бы не рухнуть посредине равнины чужого сектора!
Она почувствовала, как тяжелая воздушная машина нырнула вниз камнем. Уши заложило плотной ватой, и голова закружилась до нестерпимого приступа тошноты, как всегда бывает при резком падении давления. Куна зажала рот, хотя рвать было нечем, не ела с утра и в следующее мгновение от удара чуть не вылетела с сидения, повиснув на ремнях безопасности.
– Жесткую пришлось делать посадку, извини, - глухо звучал голос Наилия от кабины пилота.
– Куна, ты как? Куна?
Катер больше не трясло, но дождь по-прежнему крупной дробью барабанил по обшивке. Настойчиво и зло, будто хотел изрешетить корпус каплями воды, как пулями. Стихия не отпустила.
– Где мы?
– вяло спросила Куна, все еще борясь с тошнотой.
– Пришлось сесть в поле, - генерал подошел ближе, внимательно вглядываясь в неё. Бледная, наверное, даже зеленая.
– Одну грозу обошли, во вторую нырнули, а впереди облака с градом и сильная болтанка, решили переждать. Можно попробовать по земле вернуться, но помощи у соседей я просить не буду, а пока мои бойцы сюда доберутся в нулевой видимости, утро наступит. Уж лучше мы сами позже. Тебе нужно позвонить домой и предупредить, что задержишься?
Куне хотелось истерично смеяться, держась за живот и вытирая слезы. Теперь её точно никто не найдет - все, как хотела.
– Нет, - уверенно заявила она, кажется, слишком громко, потому что генерал поджал губы и долго смотрел в глаза.
– Хорошо, тогда давай устраиваться на ночлег. Оставим кабину пилоту, он там разложит кресло, а мы здесь, не возражаешь?
От мысли, что придется спать в одном помещении с мужчиной, живот противно заныл и в голове загудело. Глубоко мать вдолбила запреты, не выкинуть легким движением руки. Куна испуганно огляделась, но округлые внутренности катера напоминали брюхо кита с металлическими ребрами корпуса и гулкой пустотой. Перегородок нет, занавесок тоже - одно огромное помещение, где тут спать? На полу?
– Я могу сидя, - пробормотала Куна, - привыкла в диспетчерской.
– А я стоя в карауле, - усмехнулся Наилий, - но к чему такие жертвы? Спальник чрезвычайно удобен, поверь мне.
Она снова дернулась возразить, но генерал уже открыл нишу в обшивке. Так быстро и сноровисто достал два рулона и раскатал их на полу, что Куна от неловкости прикрыла глаза рукой. С мужчиной спать, как же, успела нафантазировать. Потому спать, чтобы не вообразила невесть что. Не интересна генералу как женщина, вот и торопится отвернуться к стене и закрыть глаза. Столько красавиц рядом с ним было, куда до них невзрачному диспетчеру пусть даже в платье и с прической.
– Устраивайся, - кивнул генерал на спальник, - я пойду в кабину приборы проверю.
Конечно, не стал смотреть как она, краснея и бледнея, стаскивает узкое платье, ушел к пилоту. Теперь придется пыхтеть от натуги, пытаясь самой дотянуться до собачки молнии на спине. Дома Аврелия помогала, а здесь некого попросить. Хвала несуществующим богам, белье надела новое, не застиранное, будто чувствовала. Опять нелепые фантазии, под спальником не видно ничего. Верх у большого мешка жесткий, а внутри подкладка мягкая, приятная наощупь. Прав генерал, действительно удобно. Только снова молния и чтобы застегнуть под горло, надо долго возиться.
Дождь не утихал, и ураганный ветер тревожно выл за иллюминатором. Наверное, так она будет выть, когда мать отхлещет и успокоится. Хорошо, у формы рукава длинные и колготки непрозрачные, никто синяков не заметит. Можно ведь смен набрать побольше и дома не появляться, лишь бы пережить возвращение. Куна думала, не уснет, но стоило лечь и пригреться в теплом спальнике, как глаза начали закрываться. Тело от усталости отяжелело, хотя не прыгала и не бегала. Уже бы отключилось, но из кабины, тихо ступая тяжелыми ботинками по металлической обшивке, вернулся генерал.
Куна зажмурилась, пожалев, что освещение еще горит и придется притворяться спящей, чтобы не подглядывать за Его Превосходством. Веки дрожали и дыхание не получалось выровнять. Бездарный спектакль.
Ткань шуршала едва слышно и провоцировала представить, как падает с плеч белый китель, с треском расходятся липучки на рубашке и в ярком свете потолочных прожекторов тени рисуют рельеф мышц на груди и животе генерала.
– Куна, я знаю, ты не спишь.
Она дернулась от испуга, заворочавшись в спальнике, а когда, наконец, осмелилась открыть глаза, то увидела только спину сидящего Наилия и широкий медицинский пластырь.
– Нужно перевязку сделать, - глухо сказал генерал в стену катера, - сам я не дотянусь, поможешь?
– К-конечно.
Лисы из нор выбираются грациознее, чем Куна из спальника, еще и забыла расстегнуть молнию до конца. Наилий не торопил, ждал, пока смущенная до красноты дарисса усядется за его спиной, прикрываясь платьем. От старых ран на спине и плечах генерала давно остались белесые росчерки и узловатые рубцы шрамов, а эта, совсем свежая остро пахла медикаментами и антисептическим пластырем. Куна неуверенно взяла аптечку и долго там шуршала, доставая новую повязку, салфетки, чтобы протереть руки и зачем-то упаковку марлевых тампонов. За суетой где-то на границе сознания совсем не сразу вспыхнула мысль:
– Как же так получилось, Ваше Превосходство? Генерал ведь всегда в штабе...
– Я там и был, - усмехнулся Наилий, вздрогнув, когда Куна слишком резко дернула пластырь, - глупая рана. Ручка на двери обломалась, оставив острый штырь. Я поскользнулся на тренировке и упал на него спиной. Так что никаких подвигов и героизма, даже перед женщиной похвастать нечем. Тоже мне, генерал.
Он словно извинялся и даже голову опустил, а Куна широко улыбалась, краснея еще больше и забывая дышать. Буря в иллюминаторе бесновалась и закручивалась воронкой, завывая в неё ураганом как в трубу, а внутри катера было тепло, как в детстве у печки маленькой комнаты рабочего барака. Когда они с Аврелией забирались под плед на колени к матери и слушали сказки. Тогда счастье точно так же согревало кружкой горячего настоя и хотелось, чтобы оно осталось навсегда.