Первичный крик
Шрифт:
В моем физическом облике за время первичной психотерапии произошли изменения, которые, как я надеюсь, окажутся стойкими. У меня совершенно исчезла аллергия. Кожа стала мягче, полностью пропали угри. У меня выросли груди, соски стали как у зрелой женщины. Мои мышпы, наконец, расслабились, в них исчезло постоянное невыносимое напряжение.
Стоило мне проходить через все это? Стала ли я после этого совершенно другим человеком? Да, так как есть неоспоримая разница между жизнью и смертью. Правда, я не знала, что мертва до тех пор, Но теперь, когда я ожила, выяснилось, что мне не для чего жить. Я пошла на курс психотерапии, чтобы обрести свой новый имидж, но обрела лишь саму себя. Ноу реальности есть одно неоценимое свойство — она никогда не разочарует тебя.
18
Основы страха и гнева
Гнев
Один
Я уверен, что злобный человек — это нелюбимый человек — человек, который не имеет возможности стать самим собой. Он зол на родителей за то, что они не позволяют ему нормально быть, он зол на себя зато, что сносит такое отрицание собственного «я». Но первична базовая, основная потребность; гнев вторичен — он возникает в том случае, если не удовлетворяется основная потребность. Если внимательно присмотреться к процессу возникновения первичного состояния, то можно вычленить из него почти математическую последовательность событий, которая практически не претерпевает никаких вариаций от случая к случаю. Первое первичное состояние обычно связано с гневом; вторая очередь первичных состояний порождает в человеке боль и обиду; и только третья вызывает у пациента потребность быть любимым. Потребность, точнее, невозможность ее удовлетворить, причиняет обычно самую большую боль. Последовательность первичных состояний отражает— в обратном порядке — последовательность событий, происходивших в реальной жизни. Сначала, в самый ранний период жизни была потребность в любви, потом появляется боль и обида, так как ребенок не получает ожидаемой любви, и наконец в человеке вскипает гнев, призванный облегчить и утишить боль. С невротиком часто происходит следующее: он утрачивает память и чувство о двух первых этапах и остается один на один с необъяснимым гневом. Но гнев, также как и депрессия, есть реакция на боль, а не базовое свойство человеческого характера. Иногда маленькому ребенку легче чувствовать гнев, чем вынести ужасающее ощущение одиночества и отверженности, лежащее в основе гнева; ребенок делает вид, что ощущение себя нелюбимым и одиноким есть нечто другое, а именно ненависть. Но пациенты, проходящие курс первичной терапии редко просто проявляют ненависть к своим родителям. Скорее эти чувства можно выразить по–иному: «Любите меня, пожалуйста. Ну почему вы не можете меня полюбить? Любите же меня, сволочи!» Когда невротик становится взрослым, он начинает думать, что единственное чувство, которое он может испытывать — это ненависть, но во время первичной психотерапии он открывает для себя, что ненависть есть не что иное, как еще одно прикрытие неудовлетворенной потребности. Стоит только больному прочувствовать потребность, как в его душе едва ли остается место для гнева. В группах пациентов, проходящих первичную терапию стычки и враждебные отношения между партнерами в группе встречаются намного реже, чем в группах, проходящих обычную рутинную психотерапию. Не испытывают наши больные ненависти и к психотерапевту. Они, по большей части, чувствуют лишь сильную душевную и физическую боль.
Согласно воззрениям первичной теории, ярость направлена против какого-то субъекта, который, по мнению больного, стремится раздавить его жизнь. Надо вспомнить, что невротические родители подсознательно убивают своих детей; убивают не физически, они убивают реальное самоощущение своей личности в своих отпрысках; психофизическая смерть — это вполне реальный процесс, в ходе которого из жертв выдавливают жизнь. Результатом является гнев. «Я ненавижу вас за то, что вы не даете мне жить». Если человек представляет собой нечто иное по сравнению со своим подлинным «я», то он на деле мертв.
Если невротик успешно подавляет потребность в любви и чувствует ненависть и гнев, то он старается разрядить эти чувства на какие-либо символические мишени — на жену, детей или подчиненных. Невротик разряжается на них ежедневно в течение всей жизни. Так как невротик не в состоянии правильно увязать гнев с его истинным источником, то он разряжает его подчас весьма нереальными способами. Например, один пациент, в жизни весьма уравновешенный, уважаемый и сдержанный человек, был однажды в ужасе от того, что он сделал: он плюнул в лицо жене только за то, что она не поверила ему, когда он сказал, куда ходил однажды утром. Когда этот человек проходил курс первичной психотерапии, выяснилось, что в детстве родители не верили ни одному его слову. К сожалению, много лет спустя эта ненависть выплеснулась на ни в чем не повинную жену.
Сделай гнев реальным, и он исчезнет. Пока этого не происходит, многие вспышки гнева суть лишь акты надуманного спектакля, а не реальное чувство. Очевидно конечно, что существует и реальный гнев, гнев, источником которого не являются прежние, не сознаваемые в настоящий момент, обиды. Например, если в мастерской плохо отремонтировали вашу машину, то вы будете испытывать вполне объяснимый и оправданный гнев, но ежедневные, ничем не спровоцированные приступы гнева есть признак того, что поведение человека определяется его прошлыми обидами и болью. Это означает, что невротик в своей повседневной жизни склонен испытывать и проявлять чувства, которые он отрицал в прошлом. То, что осталось неразрешенным в детстве, будет пропитывать практически все, что человек делает в настоящем, и так будет продолжаться до тех пор, пока это чувство, эта потребность, не разрешится и не будет прочувствована.
Я считаю очень важным провести различие между реальным и символическим гневом. Свое утверждение я хочу пояснить наглядным примером.
Молодая школьная учительница, обладавшая мягкими манерами и с лица которой никогда не сходила приветливая улыбка, обратилась за помощью, потому что ее беспокоило чувство болезненного напряжения и оцепенения в мышцах. Во время своего второго визита ко мне она рассказала, что ее отец постоянно критиковал и унижал ее, выставляя на всеобщее посмешище. Во время беседы пациентка вдруг пришла в неописуемую ярость и принялась изо всех сил колотить кулаками подушку. Это припадок гнева продолжался около пяти минут. После этого она расслабилась и сказала, что не могла даже предположить, что в ней скопилось столько гнева.
Однако и после этого у пациентки сохранилось выраженное напряжение. Во время пятого визита она снова принялась обсуждать прежние несправедливости, и в ней снова начали вскипать чувства. На этот раз я не разрешил ей бить подушку; я побуждал ее к другому: «Скажите, кто это». Пациентку начало трясти, она потеряла самообладание, но начала отчетливо выражать свою ненависть — она кричала, что задушит их до смерти, орала, что разорвет отца на куски за то, что он всю жизнь обижал ее, не давая защититься, говорила, что зарежет мать за то, что она допускала все это и т. д. Все это больная кричала, корчась на кушетке, испуская громкие стоны, хватаясь за живот и вообще полностью утратив контроль над своим поведением. Кульминацией ее состояния стал дикий вопль: «Теперь я понимаю, теперь-то я хорошо понимаю, почему у меня все время напряжены мышцы. Я просто не давала себе напасть на них». Дальше снова полился поток словесного насилия и угроз.
Эта женщина ни разу в жизни — насколько она себя помнила — не повысила голос. На нее всегда шикали и затыкали ей рот в благовоспитанном родительском доме, где юные леди должны были вести себя прилично и благопристойно. Пережив последнее первичное состояние, пациентка сказала, что чувствовала себя раскрепощенной и неподконтрольной впервые в жизни. Все прошедшие годы она крепко держалась за свое нереальное «я», чтобы родители не отвергли ее окончательно — а это неизбежно бы произошло, если бы она «распустилась» и явила им свое собственное (реальное) лицо.
В психотерапии эта женщина прошла несколько необходимых этапов. Вначале это было смутное и разлитое ощущение напряжения, которое завязывало в тугие узлы все ее мышцы. Это напряжение держало пациентку в плену всю сознательную жизнь. Первое первичное состояние позволило вскрыть первую линию обороны, приподнять завесу напряжения и приоткрыть физическую составляющую гнева, понять, что гнев присутствует в ее душе. Позже она била подушку, так как не осознала и не прочувствовала ментальную связь гнева. Битье подушки было символическим актом. Гнев был очевиден, но не направлен (именно поэтому он держится так долго). Очевидно, что настоящим объектом гнева была не подушка; она была объектом символическим, это был такой же дутый объект ярости, как, например, дети, которые становятся боксерскими грушами или мальчиками для битья у испытывающих якобы беспричинный гнев родителей. В случае беспомощных и беззащитных детей, родители, к несчастью, всегда могут найти подходящий повод для оправдания своей злобы и ярости. Но с течением времени, при таком обхождении дети вскоре дают родителям и более серьезные поводы для реального гнева.