Первое Полоцкое сражение (боевые действия на Западной Двине в июле-августе 1812 г.)
Шрифт:
Войска обеих сторон несколько раз покушались переправиться через реку, но каждый раз были отражаемы огнём артиллерии, занимавшей весьма выгодные позиции, как с русской, так и с французской стороны. Это обстоятельство заставило Довре ограничиться одержанным успехом. «Эта небольшая река с очень топкими берегами разделяла французов и русских, — писал Марбо, — и было очевидно, что тот из двух генералов, кто попытается форсировать эту реку в столь неблагоприятном месте, потерпит кровавое поражение. Поэтому ни Витгенштейн, ни Удино не собирались переправляться через Свольну в этом месте… Канонада была весьма ожесточённой и совершенно бесполезной, потому что орудия и той и другой армии были не в состоянии попасть в противника. По этой причине… преимуществом не обладала ни одна из сторон». Марбо посетовал на то, что Удино использовал кавалерию Кастекса для поддержки пехоты, в результате чего «мой полк и 24-й полк конных егерей в течение дня стояли под ядрами русских пушек, убившими и искалечившими многих наших людей». [113]
113
Марбо уверял, что во время боя «прибыл адъютант, которого Удино послал
По словам Д’Альбиньяка, «дело ограничилось канонадой, в которой мы потеряли много людей, потому что русские стреляли из большого калибра; 2-й корпус отвечал из нескольких плохих пушек. Система генерала Дюлолуа, командующего артиллерией 2-го корпуса, заключалась в том, чтобы постоянно держать свою артиллерию в тылу армии из опасения, что она может быть захвачена; такая система не приносила никакого вреда неприятелю, который, напротив, выставлял на батарею огромную артиллерию, уничтожая всё то, что показывалось. Река Свольня, хотя очень маленькая, сильно стиснута крутыми скатами берегов, что очень затрудняло переправу».
Пиль вспоминал, что «у Свольны произошло довольно серьёзное авангардное дело, но дивизии Мерля и Вердье, которые находились в первой линии, не были задействованы; только бригада Мэзона обменялась несколькими ружейными выстрелами и перемешала своих стрелков с русскими стрелками. Дожди предыдущих дней препятствовали маневрированию кавалерии и артиллерии на местности, и без того заболоченной». Удино старался побудить русских к наступлению, но они воздерживались. «Это позволило мне заподозрить, — писал он, — что эта демонстрация маскирует движение на Себежскую дорогу. Соответственно, я отдал приказ І-му корпусу направиться в Белое, наблюдая броды в Сивошине и Черковище, а сам со ІІ-м корпусом остался на месте и, видя, что дело превратилось в перестрелку, которая приводит к ранению моих людей и безрезультатно расходует порох, я велел занять позицию вне дальности выстрела, и огонь прекратился».
Турн унд Таксис вспоминал: «Противник разместился позади Свольны, возле маленького города Коханов, и когда маршал хотел перейти эту реку 11-го, он был довольно живо встречен и его авангард отброшен. Вслед затем завязалась канонада без особых результатов, в течение которой баварцы оставались во второй линии позади леса. Поскольку было очевидно, что русские более не хотят позволять нам наступать по своему желанию, а Удино не может решиться форсировать переправу решительной атакой, он решился вечером вновь занять позицию, которую занимал 8-го, что дало повод Сен-Сиру сделать довольно ироническое замечание о манере маршала колебаться». Раненый Казабьянка сказал Марбо, «как сильно он сожалеет, видя столь неважное командование нашим армейским корпусом». Марбо согласился с этим мнением: «Его последние слова были вполне обоснованными, поскольку создавалось впечатление, что наш начальник действовал, не имея никакого плана и никакой методы. Добившись где-нибудь успеха, он преследовал Витгенштейна, не обращая внимания ни на какие препятсвия… Но при малейшем поражении он сразу начинал отступать, и ему казалось, что неприятель был повсюду». Д’Альбиньяк также заметил, что Удино следовало действовать более решительно, «без изменения плана по два или три раза на дню». Аежен вспоминал: «В течение четырёх дней я следовал за этими движениями, в течение которых не произошло ничего примечательного, разве что затруднения с пропитанием армии в этой стране песков, лесов и озёр; и, после неотступного следования за маршалом и генералом Гувьон-Сен-Сиром, который прибыл во главе шестого армейского корпуса, 11-го я поехал обратно, чтобы доставить императору детали, которые он надеялся узнать». [114]
114
Fabiy. IV. 13–14, 60–62, 384-85, 389-91, 562; IV. Annexe. 44–47;Marbot. III. 106; Turn und Taxis. 49–50; Maillinger. 79–80; Pils. 121; Schumacher. 83–84; Lejeune. И. 192; Sauzey. V. 390–91; Heilmann. 210; Kukiel. II. 119; Марбо. 550; Харкевич. III. 93–94; 211-13; ВУА. XVII. 293-95; Бутурлин. I. 353-54; Богданович. I. 378-81; Поликарпов. 247-50. По словам Маага, Удино “наткнулся у Свольни на правом берегу Дриссы на авангард неприятеля. Один эскадрон 7-го кирасирского полка перешёл через Дриссу и тотчас был взят в плен, так как русская артиллерия разрушила мост через Дриссу, и никакая помощь стала невозможной. При этих обстоятельствах два офицера первого швейцарского полка, лейтенанты Дортю из Ниона и Томанн из Солотурна, рискнули зайти слишком далеко вперёд, и попали в плен. Под генералом Амэ, который командовал 1-й бригадой дивизии швейцарских полков, ядром была убита лошадь. Швейцарские полки, как и вообще вся 3-я дивизия, оставались в резерве, но им был хорошо слышен ружейный огонь, длившийся с полудня и до ночи, а вечером гром орудий стал настолько действенным, что ядра перескакивали рикошетом через ряды швейцарцев» (Maag. 82–83; Schaller. 134).
В этом деле французы потеряли 3 офицеров убитыми и 16 ранеными. По словам А. Маага, «общие потери французской стороны составили 200 убитых и 600 раненых, зато 200 русских попали в плен». Удино писал, что, «несмотря на малое число войск, которые были задействованы, мы имеем около 320 человек, выбывших из строя. Полковник Казабьянка, офицер многих отличий, был тяжело ранен, как и майор того же полка… Кирасиры в своей атаке взяли сотню пленных». [115] Пиль вспоминал, что «полковник Казабьянка получил пулю прямо в грудь, а шеф эскадрона дю Плесси также был ранен, но менее тяжело. Маршал приказал отвезти этих офицеров в монастырь белых монахов, в свою главную квартиру, велел лечить их своему личному хирургу, и сам лично им помогал со своей обычной доброжелательностью». [116]
115
Потери в офицерах понесли 4-й кирасирский (5), 23-й конно-егерский (1), 11-й лёгкий (8), 26-й лёгкий (3) и 2-й линейный (1) полки (Martinien. 118, 416, 450, 524, 588, 607).
116
О Казабьянке Марбо заметил: «Он был моим другом, когда мы оба служили адьютантами у Массены. Казабьянка был офицером величайших достоинств, быстро сделавшим военную карьеру, но он был ранен в голову в тот момент, когда посещал стрелков своего полка, размещённых на берегах Свольны». Он умер 14 августа в монастыре иезуитов в Полоцке и был похоронен своими солдатами, которые возвели ему мавзолей с эпитафией: «Dulce et decorum est pro patria mori (Приятно и достойно умереть за родину)”. Второй майор 11-го полка граф Э.М.Л.М. Какерано де Брикеразьо был ранен в правую ногу. Упомянутый капитан Дюплесси был помощником в штабе 2-го корпуса (Marbot. III. 106; Pils. 121-22; D’Auzon de Boisminart. 126; Berthezene P. Souvenirs militaires. T. 1–2. Paris, 1855. P. 383; Quintin. 164, 179-80; Марбо. 550).
Довре написал, что его войска потеряли около 700 убитых и раненых, а «урон неприятеля, по показанию военнопленных, гораздо значительнее. Число убитых и раненых простирается до 1.500 чел., в числе первых находится генерал Вреде. В плен взято до 300 человек». По словам Витгенштейна, «в сем деле взяты в плен: 3 офицера и до 250 нижних чинов; ущерб их велик, убитыми и ранеными, а особливо потерпели их кирасиры… С нашей стороны урон простирается хотя не более 500 чел. убитыми и ранеными, но чувствителен лишением храброго шефа 25-го егерского полка полковника Денисьева, который убит ядром». Позже он определил потери противника в 300 пленных и 500 убитых и раненых. С русской стороны известны потери и нижних чинов: убито и умерло от ран 58, ранены 258, пропал 51 чел., всего 367 чел. [117] Таким образом, потери противников в этом безрезультатном бою были примерно равны. В награду за дело при Свольне Довре получил орден св. Георгия 3-й степени.
117
Fabry. IV. 391, 811; IV. Annexe. 47; ВУА. XVII. 283, 295; Бутурлин. I. 355; Богданович. I. 381, 553; Поликарпов. 250- 51.
В совместном рапорте королю Деруа и Вреде сообщили «состав обоих армейских корпусов» (так они продолжали называть свои дивизии) и пожаловались, что «марши и контрмарши, отсутствие продовольствия, жара и плохие дороги бросили многих солдат в госпитали, и мы потеряли людей больше, чем если бы дали самое кровопролитное сражение». Деруа пишет, что у солдат «обмундирование, особенно башмаки, рубашки, панталоны, гамаши теперь настолько износились, что у большинства свисают вниз лохмотьями, часть из них ходит босиком, так что службой пренебрегают и слоняются вокруг». Вечером Удино приказал дивизии Вреде и бригаде Корбино «двинуться форсированным маршем и перехватить большую дорогу, которая ведёт из Санкт-Петербурга в Полоцк», в Антоново, напротив Сивошино на Дриссе.
По словам свидетеля этого дела, Антоновского, «оно ничего важного и особого не заключало». Шамбрэ писал: «Наш авангард был опрокинут. Впрочем, эта неудача ничего не значила». На это Михайловский-Данилевский возразил: «Напротив, авангардное дело при Свольне имело важные последствия. Заключая из упорности нашей атаки, что к графу Витгенштейну, вероятно, подошли подкрепления, Удино не только отложил повеленное ему Наполеоном наступление, но отошел к Полоцку и начал даже помышлять: не выгоднее ли будет очистить правый берег Двины и отступить на левый». [118]
118
Chambray. I. 267; Saint-Cyr. III. 60; Fabry. IV. 61, 237- 38; Maillinger. 80; Mandler. 65; Sauzey. V. 219, 391; Харкевич. III. 93; Михайловский-Данилевский. 146-47; Богданович. I. 381.
* * *
В 4 часа утра 11 августа майор Бедряга, взяв 80 гусар эскадрона своего имени, 30 гусар эскадрона майора Чурсова Изюмского полка и 20 казаков полка Родионова 2-го, выступил из мызы Нидер через мызу Дубна к Динабургу на разведку. Пройдя 10 вёрст, он услышал слева от себя выстрелы на посту близ м. Вышки, на правом берегу Двины около р. Дубна, где находился один из его «извещательных постов» под командой поручика Апсеитова. Последний, «когда неприятель напал на его пост близ местечка Вышек, храбро защищал и удержал оный». Бедряга изменил направление своего движения и пошёл на выстрелы. Вскоре он встретился с эскадроном прусских чёрных гусар и, напав на него, «совершенно истребил». При этом отличились поручик Горнескул, который «много способствовал, когда командир полка, майор Бедряга, отрезал эскадрон прусских гусар», и корнет Бедряга, который первый бросился на неприятеля и «своеручно рубил». Было убито более 50 чел., в плен попали 6 унтер-офицеров, 48 рядовых, командир эскадрона ротмистр Майер и лейтенант Фуль, тяжело раненый пикой в бок. С русской стороны были убиты всего 3 лошади.
В тот же день Бедряга выслал на разведку штабс-ротмистра Тенюкова с разъездом «с строгим предписанием, дабы при встрече с неприятелем гораздо в большем количестве отступить назад к своему посту». Оставив на своём посту в мызе Гравера небольшую команду, Тенюков направился с 25 гусарами по дороге к Иозефово. Встретившись возле почтовой станции Плокша с разъездом из 40 прусских чёрных гусар, он смело бросился в атаку, опрокинул, взял в плен 4 гусар и, отправив их с двумя своими гусарами назад, двинулся далее по направлению к Иозефово. Не доходя до этой деревни, разъезд Тенюкова был встречен большим отрядом пехоты и эскадроном прусских гусар, спешившим «в сикурс» тем гусарам, которые были отброшены от Плокшы. Тенюков «и мало не уважая, бросился на оный сикурс, сам своеручно рубил и принудил ретироваться, но при отступлении неприятеля, по несчастию, простелен в грудь пулею на вылет, от коей волею Божиею и помре». Помимо Тенюкова, 1 гусар был убит, 2 легко ранены, а 2 тяжело раненых захвачены в плен. Всего к тому времени полк Бедряги взял до 700 пленных.