Первопроходец
Шрифт:
— Возьми револьвер, — шелестит вкрадчивый голос, заполняя каждый закоулок разума. — Направь его на себя. Давай же, ты хочешь этого. Ты жаждешь покоя, избавления от боли. Смерть — это милосердие. Ты его заслужил…
Мысли отравлены ядом повиновения. Рука дёргается, против воли тянется к бедру, где в кобуре притаился Бутон. Пальцы подрагивают, будто кто-то невидимый взялся за запястье, подталкивая, направляя. Из груди рвётся сдавленный хрип, пот заливает глаза.
— Ну же, будь хорошим мальчиком, — мурлычет болтливая мразь, впиваясь взглядом в моё перекошенное лицо. В жёлтых глазах пляшут
Обрывки чужих вязких, липких мыслей закрадываются в сознание, просачиваются сквозь трещины Ментального заслона. Шепчут внутри меня, но не моим голосом:
«А ведь и правда — разве не проще покончить со всем разом? Сейчас я всё равно ничего не могу — слишком слаб, слишком измотан. Так не лучше ли встретить смерть на своих условиях?..»
Пальцы смыкаются на рукояти револьвера. Ладонь скользит по металлу, лаская, точно любимую женщину. Оружие будто само прыгает в руку, ложась как влитое.
Ментальный заслон придаёт мне сил, дарит подобие ясности, пусть всего на пару мгновений. Увы, его крепости не хватает, чтобы противостоять всей мощи чужого давления. Медленно, очень медленно Бутон поднимается всё выше и выше.
Холодный ствол упирается в висок, посылая по коже волну мурашек.
«Так просто. Так легко. Всего лишь нажать на спусковой крючок… И боль уйдёт…»
Лишь благодаря пассивной способности я не верю сладким речам, пытаюсь не поддаться магнетизму лживого языка. Передо мной враг. Коварный, опасный, привыкший добиваться своего любой ценой.
С рыком повышаю Ментальный заслон до ступени А, вливая в него 790 000 единиц арканы. Поток лжи, струящийся в мозг, слегка ослабевает, даруя новую секундную передышку.
— НЕТ! — нечленораздельный рык рвётся из груди.
Из последних сил отшвыриваю от себя револьвер, и тот с жалобным звяканьем отлетает в сторону.
Почти сразу же психический барьер вновь прогибается под чужим напором. Защитная способность трещит по швам под градом бесплотных атак. Изнутри черепной коробки будто вворачивают раскалённые иглы, но я держусь. Непокорно, на одном только бешеном упрямстве, цепляясь за остатки своего «я». Сдаться, уступить внешнему давлению — всё равно что подписать себе смертный приговор.
— Упрямый сукин сын… — цедит враг сквозь зубы. Его лицемерная улыбка превратилась в кривой оскал, глаза полыхают раздражением. — Как скажешь… Не хочешь по-хорошему, тогда давай по-плохому!
Он напрягается, и реальность взрывается чудовищной болью. Кажется, будто пылающие стержни вонзились в виски, прожигая плоть до кости. Зрение меркнет, распадаясь на осколки. Сознание захлёстывает ослепительно-белый шторм. Кровь течёт из носа, из ушей, застилая зрение алой пеленой. Каждый удар сердца отдаётся барабанным громом в висках.
Из последних сил цепляюсь за ускользающий рассудок. Мысленно сжимаюсь в комок, собираю всё, что осталось — всю свою волю, всё упрямство, всю ненависть. Закрываюсь, как за щитом, вжимаюсь лбом в пол. Упал на
Снова рука предательски дёргается к оброненному Бутону. Пальцы сводит болезненной судорогой. Хватаю себя за запястье, сжимаю, словно капкан, до хруста. Боль отрезвляет, помогает сфокусироваться. Отвлекает от навязчивого желания подчиниться чужой воле, выполнить вложенный в голову приказ.
Хер тебе, гнида. Сдохну, но не сломаюсь.
[1] Художник — Tobias Frank.
Глава 22
Боль. Моя старая подруга. Якорь, не дающий сорваться за грань. Глотаю её, как живительный эликсир, захлёбываясь, давясь, упиваясь. В висках стучит, в ушах звенит. Зато вражеская псионика на миг ослабляет свою хватку. Всего на долю секунды, но мне хватает.
Однажды я уже сделал это. Будучи связанным в подвале забытого бара за миллионы световых лет отсюда, я пытался выбраться из наручников и никак не мог. И тогда в мою голову пришла светлая идея повысить ступень Гибкости онкройла за пределы собственных параметров. Тогда, подобный ход чуть не прикончил меня, а это ведь была всего лишь ступень D.
Не время медлить или раздумывать. Решение принято. Обратного пути нет. Пан или пропал.
С моего счёта исчезает 3,650,000 единиц арканы.
Едва я успеваю отдать мысленный приказ об улучшении Ментального заслона до ступени S, как реальность вокруг искажается, будто воспринятая через треснувшее зеркало. Картинка дробится, множится, обретает невообразимую глубину и острые грани. Краски то вспыхивают ослепительным сиянием, то меркнут, погружая мир в непроглядный мрак.
Виски сдавливает невидимый обруч, стискивает так, что, кажется, голова вот-вот лопнет спелым арбузом. Собственный сдавленный крик доносится будто издалека, приглушённый и исковерканный.
В ушах нарастает оглушительный гул, перекрывающий все прочие звуки. По лицу щедро струится что-то тёплое и липкое. Кажется, сосуды в носу и глазах не выдержали чудовищного напряжения. Поле зрения затмевают алые круги.
Из последних сил цепляюсь за реальность, но та ускользает, рвётся лоскутами, расползается по швам. Разум затапливают обрывки воспоминаний, образов, фантасмагорических видений. Они проносятся с невероятной скоростью, сменяя друг друга, словно в бредовом калейдоскопе.
Залитый солнцем двор, смех брата, ласковые руки матери. Беззаботное счастье, которого больше никогда не будет. Память услужливо подбрасывает картинки из прошлого, словно издеваясь над нынешним бессилием.
Следом приходят воспоминания юности. Первая драка, первая кровь на разбитых костяшках. Горечь несправедливости, жгучая ненависть к миру, где прав лишь тот, у кого больше силы. Жажда мести, злой огонёк в груди, толкающий вперёд, всё дальше и дальше.
Череда образов прокручивается всё быстрее, почти сливаясь в единый мутный поток. Служба в армии, бесконечная муштра, тупое следование приказам. Чувство, что бежал от одной западни и попал в другую, в бесконечный лабиринт, из которого нет выхода. Дембель и упоительное ощущение свободы. Шанс начать всё заново.