Перворожденная
Шрифт:
– Что это за крысеныш? Его нам для полного счастья не хватало! – процедила сквозь зубы Мара. – Самим скоро жрать нечего будет.
Иржи читать лекцию Перворожденной не осмелился, но изобразил свое отношение наглядно – и тоскливым взором, и безнадежным всплескиванием рук. Девушка не обратила внимания ни на Мару, ни на Иржи. Устроилась в самом дальнем углу и поила найденыша с помощью тряпочки, которую окунала в чашку с водой.
– Исилвен, Мара права, – вполголоса сказал Финеас. – Сейчас не до спасения зверей. Нам нужно выбираться самим.
Эльфийка
– Возможно, настанут тяжелые дни, когда нам придется бросать друзей, предавать места, которые мы любили, совершать подлости, чтобы выжить. Возможно, эти дни уже близко. Но пока есть время, надо делать доброе. Сколько успеешь.
Мара, немедленно навострившая уши, хмыкнула.
– Может, и врагов возлюбить? Чего мелочиться-то, – проворчала она. Но к эльфийке больше не лезла.
Наутро Исилвен опять исчезла в лесу. Сегодня дышалось еще легче, еще вольнее. Жар угасал, его место занимали сплетения мелодии, звучащей теперь повсюду – в воздухе, в голосах лесных духов, в робком пении фэа. Еще боясь поверить, Перворожденная следила за течениями Музыки, вспоминала, казалось, давно утраченные навыки.
Кроха подобранец был с ней, безмятежно дрых в большой плетеной корзине, накрытой пуховым платком и выстланной овечьей шерстью, просыпаясь лишь для того, чтобы покормиться из рук Исилвен орешками из найденных здесь же сосновых шишек и хлебом, размоченным в козьем молоке. Он все еще был очень слаб и даже не пытался сбежать. К тому же умиротворяющая эльфийская магия говорила ему, что он должен оставаться здесь, рядом с теплыми руками и тихим сердцебиением Перворожденной. И бельчонок оставался.
Когда на следующий день Исилвен выходила из дома, ею владело неясное предчувствие. Впервые за долгое время оно было добрым.
Лес встретил ее солнечными дорожками, прорезающимися сквозь древесные кроны, и щебетанием снегирей. Девушка устроила корзину в широкой расщелине меж ветвей, опустилась на колени. Сознание затуманилось для внешнего мира, открываясь для мира внутреннего…
Мелодия рассыпалась сотней нот, потекла по струнам фэа, наполняя каждую частицу духа упоительной надзвездной гармонией. И ничто уже не могло ее удержать. Языки пламени бушевали в тщетных попытках захватить, вновь подчинить себе непокорную магию и гасли один за одним. Меньше, еще меньше и еще… Последний! Музыка низвергается на него, подобно водопаду. Пламя вспыхивает, ярится и – растворяется. Полностью. Без остатка. Насовсем.
Исилвен больше не обжигает огненное присутствие. Она свободна! Мелодия сама рождается на устах. Девушка размыкает губы и начинает петь. Неуверенно, застенчиво. Долгие годы прошли с тех пор, как ее слушали скалы и луга Хьерварда. Но постепенно голос обретает силу, магия скользит незримыми потоками, рвется в небеса. Исилвен вскидывает руки, Музыка накатывает, как океанский вал, рокочет, бьет фонтаном ввысь, летит и – на пике – взвивается неистовым крещендо. Склоняются вершины деревьев, снежные кони проносятся мимо эльфийки, взмахивая
Она счастлива.
Бельчонок высунул нос из-под шали, пискнул подзывающе. Взгромоздив корзину себе на колени, Исилвен погладила его мягкую шерстку, испещренную укусами. До сего дня она никогда не пробовала исцелять магией Музыки. Какую мелодию нужно спеть, чтобы живительный дух коснулся ран, сотворил новую плоть?
Первая нота была нерешительной, но уже следующая за ней – тверже и чище. Звук обретал округлость, золотистую матовость; воды теплых источников зажурчали в нем, запахи целебных трав поплыли над ласковыми волнами. Музыка обволокла беличьего малыша, укрыла и согрела. Сломанная лапка дернулась, будто и не лежала до этого недвижимая, порезы на тельце зарастали и прятались в шерстке. Зверек завозился, скинул мешающий платок и ловко вскарабкался эльфийке на плечо.
– Вот ты и здоров, – она чмокнула усатую мордочку, вставая. – Вернешься домой? Мы вместе поищем твою маму.
Исилвен спустила бельчонка на землю и отошла на несколько шагов посмотреть, как он себя поведет. Тот запищал, протягивая к ней лапы, а затем ринулся в погоню.
– Эх ты, кроха. Не хочешь? Тогда пойдем со мной, но учти, подрастешь, все равно отправишься в лес. – Девушка шутливо погрозила пальцем.
В деревню она входила под вечер. Еще издалека увидела фигуру темного мага на крыльце домика Иржи. Кажется, он ждал именно ее. Эльфийка невольно ускорила шаг.
– Ну как? – спросил Финеас. – Получилось?
– Да, – проговорила девушка и вдруг порывисто обняла мага за шею. – Да!
Испугавшись собственной горячности, она тут же разжала руки и, подхватив оставленную у ворот корзину, забежала в дом.
Финеас улыбнулся. Краски вернулись на лицо Перворожденной, в синеве глаз мелькали отблески какого-то нового, невероятного могущества. Бабочка разорвала свой кокон и вылетела на свет.
– Да я прекрасно себя чувствую!
В качестве доказательства Идрис попрыгал и помахал руками во все стороны.
– Неужто и шрама нет? – скептически осведомилась Мара.
– Есть, – признался варяг. – Но небольшой.
Суккуба повернулась к Исилвен:
– Ну ты даешь, и впрямь отличная волшба. Ради такого можно даже потерпеть твою мелкую бестию.
Эльфийка пощекотала брюшко бельчонка, сосредоточенно грызущего яблоневую ветку.
– Эта магия не подвластна мне целиком, но надеюсь, со временем она будет звучать сильнее.
– Когда же мы выдвигаемся? – Мара скосила глаз на Финеаса.
– Сегодня вечером. Если ни у кого здесь больше нет дел.
– Какие дела могут быть в этой глуши? Городские улицы, базары, лучшие портные – как я по ним соскучилась! Иржи, ты с нами?
Моравец, все последние дни пребывающий в отвратительном расположении духа, шваркнул об пол стопку чародейских книг, плюхнулся рядом и принялся яростно перематывать ее бечевой.
– Нет. Сам тут разберусь. Невеста у меня, – буркнул он.