Первые уроки
Шрифт:
Краем глаза я заметила, как в своём кресле кивнул с пониманием дон Теймур. А заодно и сообразила, почему Ник не поддался на уговоры матери погостить ещё немного, «не сбегать вновь из родительского дома, не разбивать материнское сердце…» Уходил-то он на сей раз не навсегда, а вот, засидевшись в Эль Торресе, рисковал потерять почти всё, чему отдал пятнадцать лет жизни.
– У вас… очень стойкий Совет Директоров, сударь, – сдержанно заметил тем временем Константин. – Но не весь. На экстренном созыве почти треть высказалась за немедленное признание очевидного факта вашей гибели. Эти ренегаты оказались в меньшинстве.
Николас вздохнул.
– Ну почему сразу «ренегаты»… Их можно понять. Они живут делом; моим делом, между прочим! Они отвечают перед прочими собственниками и рядовыми акционерами за вложенные этими людьми капиталы… Для меня, кстати, их позиция – не сюрприз. Я знаю этих личностей как непредвзятых, ставящих интересы компании выше привязанностей. Даймон, Кристенсон, Голдрум, Тагор и их команды, так? Вижу, угадал. Продолжай. Но ни один из них, кстати, не опустился бы до того, чтобы выбивать из тебя информацию кулаками.
– Точно так, сударь. Это не их рук дело. Это, видите ли, Брэдшоу.
Дворецкий умолк, глянув на хозяина с плохо скрываемым сочувствием. Тот крутанул полупустой стакан, поднёс к губам… отставил. Оттянул ворот рубашки.
– Всё-таки предал. Хоть и ожидаемо; но мне как-то всё время хотелось думать о нём лучше. Ладно, я понял, и не особо удивлён. Продолжай.
Константин пожал плечами.
– Да особо больше и говорить не о чем. После решения Верховного Суда об отсрочке на полгода признания вашей смерти развернулась самая настоящая истерия пополам с травлей нынешнего Совета. Чего только эти стервятники из прессы не откопали, причём наспех слепленного, шитого белыми нитками, но добротно сшитого, знаете ли. Первых три скандала Совету удалось замять. А дальше Брэдшоу решил играть якобы в открытую и представил публике развёрнутый репортаж из нескольких ваших крупнейших алмазных карьеров. Якобы практически выбранных до пустой породы. Начал с Саханского месторождения, а оно же, вы сами рассказывали, оказалось пустышкой… А прочие карьеры к приезду журналистов ловко обустроили по единому образцу: подсовывали газетчикам заброшенные разработки, сфабрикованные отчёты о падающих объёмах добыч. Организовали «очевидцев» несчастных случаев, якобы замятых. Нашли обиженных, готовых поделиться «разоблачениями». В общем, постарались. И уже на другой день биржи взорвались.
Ник потёр подбородок.
– Д-да… Грамотно. Эффективно. А Брэдшоу? Бросился скупать мои бумаги?
– Что вы, сударь, он ринулся вас защищать! Да так, что на какое-то время стоимость акций «Торрес» чуть было не вернулась на прежние высоты. А потом… нашёлся правдолюбец, бросивший ему в лицо доказательства его неправоты. Брэдшоу вынужден был прилюдно и благородно отступить в тень. В то время как его подставные лица скупали акции «Торреса» за бесценок. И мы тоже немного купили.
Сперва я не поняла, отчего вдруг в гостиной стало тихо. Даже дон перестал привычно барабанить ногтями по столу; глянул на дворецкого недоверчиво, красиво приподнял бровь…
– Вы ?.. – переспросил мой муж. Впервые я видела его ошеломлённым. – Постой-постой… ну-ка, подробнее. Кто это – вы , позволь спросить?
– Мы – это мы, ваши верные слуги. Я. Никитос. Адель и её штат горничных. Приходящие уборщики, которых после открытия боевых действий со стороны Брэдшоу я оставил при доме, пообещав им безопасность внутри этих стен. И ещё несколько человек, которых вы не знали лично, но платили щедро, даже за услуги, не слишком значительные и заметные. Вы вообще хорошо платили, сударь, и никогда не жалели ни премиальных, ни отпускных, ни подарков к праздникам, и многим помогли выбраться из нищеты, хоть об этом и не подозреваете. За время службы кое-кто из нас научился управляться с деньгами и ценными бумагами, а потому – нам было с чем выйти на биржу в пресловутый Чёрный Вторник. Мы вложили в акции «Торреса», выброшенные недовольными вкладчиками всё, до последней монетки, сударь. Конечно, с вашими конкурентами нам, простым людям, не тягаться, но всё же…
Ник медленно поднялся.
– Ну же!
– Когда на последнем Совете Директоров решался вопрос о пересмотре статусов, Брэдшоу не хватило двух с половиной процентов, чтобы дотянуть до владения контрольным пакетом. Эти проценты отобрали у него мы.
***
Рухнув в кресло, Ник закрыл лицо руками. Плечи его дрогнули. Он захохотал.
Дон Теймур трижды хлопнул в ладоши, обозначив аплодисменты.
Мага одобрительно хмыкнул.
А я… сделала, что могла: обняла и расцеловала этого чудеснейшего мужественного человека. И гори он синим пламенем, этикет! Есть кое-что дороже: верность, благородство, честность и храбрость. И если хоть кто-то при мне усомнится, что так называемым «маленьким людям» эти черты не свойственны – я первая поколочу этого недоумка. Убью на месте.
– Вот это правильно! – заметил Ник и вслед за мной сгрёб дворецкого в объятья, да так, что у того рёбра затрещали. – Ну, молодцы! Воспитал, на свою голову подпольных игроков, тайных финансовых воротил! Это надо же – два с половиной процента акций оттяпать! Да мои слуги, оказывается, богаче некоторых дельцов, я вам скажу! Молодцы.
Провёл ладонью по лицу, успокаиваясь.
– Отлично, но и эти подробности расскажешь после. Ты мне вот что скажи: неужели из моего Совета никто не сделал того же? В конце концов, поклёп поклёпом, но есть фонды, есть работающие шахты, есть реальные продажи и прибыли; организовать добротное опровержение ничего не стоит. Неделя-другая – и акции взлетят. Им-то, моим компаньонам, знающим положение дел, самое время воспользоваться моментом – и закупать, закупать! Они-то что?
Внимательно глянул на Константина. Спросил дрогнувшим голосом:
– Под прицелом?
Дворецкий невольно дёрнулся. Осторожно потрогал заживающий кровоподтёк на скуле.
– Господин Брэдшоу иногда бывает очень разговорчив, сударь… В нашу единственную встречу он, не думая меня выпускать, оказался слишком откровенен. И проговорился, что для каждого члена Совета у него приготовлена удавка: для кого-то финансовая, для кого-то из компромата. А ещё – даже очень могущественные люди бывают самонадеянны и думают что охрану, приставленную к их близким, невозможно ни подкупить, ни ликвидировать. Как-то так.
– Очень на него похоже…
Сунув руки в карманы, Ник прошёлся по гостиной. Замер у окна. Бросил, не оборачиваясь:
– Всё, дружище, больше не перебиваю. Выкладывай до конца.
А у самого, я же вижу, желваки на щеках так и ходят ходуном.
– Дальше…
Дворецкий как-то виновато глянул на меня. Я ободряюще улыбнулась. На всякий случай, не зная ещё, но каким-то чутьём догадываясь, что… причастна.
– Он ведь…
Константин глубоко вздохнул.
– На самом-то деле, Питер Брэдшоу не сразу узнал, кому обязан своим поражением и потерянным пакетом акций. Не одни его люди умеют заметать следы на бирже: мы тоже постарались… Он захотел меня видеть совсем по другому поводу. Ему стало известно… Одним словом, среди горничных была шпионка.
Потом-то мы её вычислили и изгнали, но было поздно: она успела доложить, что я собрал всю прислугу, весь штат – и объявил во всеуслышание, что хозяин в скором времени вернётся. Простите, но это было необходимо, сударь. Люди отчаялись, им нужна была поддержка, и я рискнул вселить в них надежду. Тем более что, будучи в здравом уме и твёрдой памяти, был свидетелем визита сударыни Ивы и… сударыни Элизабет.
Он прикрыл глаза и приложил руку к груди. Проговорил быстро:
– Вы не поверите, но у меня даже обе чашки от выпитого ими кофе остались. Я не мог их помыть: рука не поднялась. А потом… простите меня за такое святотатство, но… Отдал одну из чашек на экспертизу. И отпечатки пальцев совпали с теми, что оставались в комнате сударыни Ивы. Если бы вы знали, что со мной творилось после подтверждения, так сказать, материальности её визита! И вот тогда я твёрдо уверовал: хозяин вернётся. Видимо, вера моя оказалась настолько сильна, что передалась остальным. Разумеется, во все подробности я не вдавался.