Первые уроки
Шрифт:
Кажется, я знаю, почему.
Она просто щадит чувства сына и внуков, потому оставила невестку в покое. Ради мира в семье. А окружающие восприняли её отступление как должное и… почти забыли, когда у этой прекрасной женщины с благороднейшим сердцем день рождения. Всё-таки Николас молодец, вспомнил; а Мага-то, Мага?.. Или мой некромант, вечный молчун, просто в последний момент поставит меня в известность?
От жалости к Софье Марии Иоанне всхлипываю и поспешно лезу за платком.
– Ива! – всплескивает руками Элли. – Да что случилось?
– Мне её жа-алко, – едва не плачу я перед самыми дверьми столовой. Взяв себя в руки, сердито сморкаюсь. – Не обращай внимания. Будь они неладны, эти гормоны: настроение скачет как на качелях, то вверх, то вниз! В последнее время у меня вечно глаза на мокром месте. Всё. Успокоилась. Не переживай.
– Сама такая, – вздыхает она. И вдруг заговорщически шепчет: – Это даже к лучшему! Помнишь, о чём мы договаривались? Пусть кое-кто поёрзает на своём стуле, думая, что ты страдаешь из-за шали и что не выдержишь, наконец, и нажалуешься! Сколько можно терпеть?
Я лишь вздыхаю. И не объяснишь слуге, распахнувшему тяжёлые двери и косящему сочувственно, что на самом деле обидеть меня трудно, ибо, как говорят мудрые, обижается лишь тот, кто сам этого захочет. У меня – гормоны, и на этой почве частые, увы, непрошенные и ненужные слёзы на глазах; а у прислуги – накрепко сложившееся убеждение, что злыдня-свекровь исподтишка гадит старшей невестке на каждом углу, даже муж ей не указ. И ничего не докажешь. Но именно сейчас, в эту минуту, эмоциональные качели играют в мою пользу.
Весь обед Глава вроде бы и не замечает моих слегка – только слегка! – заплаканных глаз. Но во время десерта, когда я грустно ковыряю ложечкой любимое мороженое с фисташками и шоколадной крошкой, он с хорошо поставленным беспокойством в голосе спрашивает:
– Что-то не так, дорогая донна? Вы чем-то огорчены? Или… кем-то?
Заметно струхнувшая донна Мирабель поспешно промокает губы салфеткой и, судя по всему, готовится к обороне или сразу удирать. Но что бы я позволила ей так легко отделаться? Нетушки, пусть мается неизвестностью.
– Ну что вы, дон Теймур, – отзываюсь печально. И завожу известную уже шарманку: – Просто хандра. Перепады настроения, знаете ли, обычные в моём положении. Это пройдёт, не обращайте внимания.
Он кивает.
– Перепады настроения, говорите? Ну да, знакомо. Белль во время беременности любая мелочь могла довести до слёз, она расстраивалась из-за сущих пустяков! Все вокруг сбивались с ног, стараясь хоть чем-то её порадовать, помнишь, дорогая?
Голос ласков, но тяжёлый взгляд ясно даёт понять, что вопрос не риторический.
Та судорожно комкает салфетку. Выдыхает:
– Конечно, помню… дорогой.
– А как я старался отвлечь тебя от мрачных мыслей, чтобы ты, упаси боги, не волновалась лишний раз? Тебе хотелось посмотреть выставку Пьетро – и я организовал её у нас в саду. Помнишь, Белль? Пригласить в Эль Торрес столичную театральную труппу с новой драмой? Пожалуйста, хоть завтра! Устроить бал, где все женщины переодеты мужчинами, а мужчины – беременными женщинами? Без проблем…
Представив кислые физиономии «беременных» мужчин на балу, мы с Элли дружно прыскаем. Дон Теймур тонко улыбается.
– Рад, что сумел вас развеселить, дорогие мои невестки. А знаете что? Хотелось бы закрепить результат. Ничто так не радует женское сердце, как новые наряды и покупки, или даже простое хождение по магазинам и лавочкам; а заодно, например, чашечка кофе на веранде с видом на море, прогулка по тихим улочкам… Хотите прокатиться в Террас, донны?
Простодушная Элизабет хлопает в ладоши. У меня же улыбка непроизвольно разъезжается на пол-лица.
– Конечно, хотим! Прямо сейчас? Можно?
– Разумеется, можно. Только, дорогие донны, позвольте напомнить вам основные правила.
Он выразительно приподнимает бровь. Я тороплюсь с ответом:
– Конечно, дорогой дон. Разве мы когда-нибудь пытались скрыться от сопровождения? Мы не какие-то легкомысленные девицы, дорогой дон.
Элли энергично кивает, едва сдерживаясь, чтобы не завизжать по-детски от радости. Ярмарка наша! Глава насмешливо сощуривается и не упускает случая, чтобы не подколоть:
– Очень дорогой дон?
Больших трудов мне стоит не расхохотаться.
– Очень дорогой. – И добавляю сердечно: – Спасибо!
С видом доброго барина он великодушным взмахом руки отпускает нас:
– Ну, так идите, собирайтесь, донны, не теряйте времени!
Элизабет срывается с места, от полноты чувств подбегает к свёкру и чмокает его в щёку. И уже мчится прочь, переодеваться. Я не столь импульсивна, но, не сдержавшись, посылаю дону шаловливый воздушный поцелуй и спешу удалиться, пока наш драгоценный не передумал. Уже на выходе слышу капризный голос Мирабель:
– Тимур, я тоже поеду!
И ласковый ответ Главы:
– А ты останешься, дорогая. В последнее время ты так много берёшь на себя… забот, – почти неуловимая пауза, – что, кажется, заметно похудела и извелась. Лучше отдохни. В тишине, в покое, подумай о том и сём, о прошлом, настоящем и будущем, например…
Лакей, прикрывающий створку, рукой в белой перчатке поспешно зажимает рот, дабы не рассмеяться.
Шоу, блин! Интересно, места на дежурство у дверей здесь ещё не продают? Какая красивая у господ жизнь, ну чисто спектакль!