Первым делом
Шрифт:
— Сам не знаю, — честно ответил я, — взял и соорудил, сидеть у вас очень не хотелось…
Так мы и добрались до Ветлуги, где нас ждала причаленая к левому берегу лодочка, аккуратно на четверых человек рассчитанная. Переправились засчитанные минуты, потому что ветра и волн практически не было. А на противоположном берегу нас ожидал тот самый, судя по форме и суровому выражению лица, начальник из Москвы.
— Этот? — брезгливо спросил он у Баранова, бросив на меня гневный взгляд.
— Так точно, товарищ майор госбезопасности, — вытянулся во фронт тот, — далеко не убежал, в Ближнем ските нашли, как и думали.
—
Глава 6
А я успел подумать между делом, что майор госбезопасности это совсем даже не майор в действующей армии, а куда как выше. Чуть ли не генерал. И даже возгордился в душе, что за мной такую шишку прислали. А в воронке, которым начальник обозвал почтовый автобус, оказалась железная клетка в углу, куда меня тут же и определил Баранов. Снаружи покричали немного, а потом мы тронулись, Баранов, естественно остался в лагере, а меня караулил бравый сотрудник спецслужбы с двумя треугольниками в петлицах… пусть тоже сержантом будет что ли.
Я попытался разговорить этого бравого сержанта, хотя бы на предмет того, куда меня везут и сколько туда ехать, но тот был нем, как рыба-молот, ничего я от него не узнал. Ну окна-то тут не занавешены были, так что хотя бы немного я определился с целью нашей поездки — через полчасика тряски на ухабах Варнаковского района мы вырулили на столбовую трассу Киров-Горький и свернули направо, значит в Горький и едем.
Город Горький
Автомобильного моста через Волгу у нас пока что не построили, а по железнодорожному, сами пронимаете, ни один воронок не проедет, поэтому переправлялись мы на пароме в район Александровского сада. Привычной бетонной набережной здесь я тоже не обнаружил, её, наверно, после войны уже залили. Выгрузились на песчаный пляж и вперёд, на улицу имени товарища Воробьёва, который вообще-то никакой не Воробьёв и даже не Воронов, а совсем даже наоборот Кац, первый председатель областной губернской чрезвычайной комиссии.
Проехали мимо смешного речного вокзала, деревянное строение в один этаж, поднялись в гору по Похвалинке мимо уже вполне исправно функционирующего Канавинского моста, и вот она, искомая улица Каца-Воробьёва с казённо-имперским зданием госбезопасности.
— Выходи, — буркнул сопровождающий, сопроводив свои слова ощутимым тычком кулака в спину.
Вышел, а затем сразу и в подвал проследовал, в кровавые застенки репрессивного, так сказать, режима. Крови я там не увидел, конечно, но сделано было всё на совесть, капитально и каменно — стены в три кирпича толщиной, это как минимум, двери тоже толстенные и стальные, выкрашенные в зелёный цвет. В одну из таких дверей меня и впихнули, а за ней, за дверью этой, обнаружилось достаточно вместительное помещение квадратов в 12, с нарами слева и справа, по центру стол, а за ним трое обитателей, один другого краше.
— Ну здравствуй, красавец, — так обратился ко мне самый здоровый сиделец, харя у которого была с пионерский барабан размером, — проходи, гостем будешь.
Мне он сразу не понравился, но на рожон переть с порога я не стал, а просто прошёл к столу и сел с краю.
— Вечер в хату всей честной компании, — вытащил я из памяти традиционное зековское приветствие. — Меня Веней зовут, сюда я, похоже, надолго угодил.
— За что замели? — поинтересовался другой арестант, тощий и дёрганый какой-то, постоянно какие-то движения руками и всем телом совершал.
— А вот за это самое, — ответил я, повернувшись к народу спиной, — надпись на одежде немецкая, значит, сказали мне, ты не иначе, как немецкий шпион.
Все с интересом изучили, что там у меня было написано и нарисовано.
— И откуда ж ты взял такую рубашонку? — спросил уже третий мой сосед, маленький и спокойный, как удав, гражданин.
— Не помню, — задействовал я свою новую легенду, придуманную, пока мы тряслись в воронке по ухабам, — у меня с памятью что-то случилось, последняя неделя только осталась, а остальное как отрезало… выменял наверно на базаре.
— Плохие твои делишки, паря, — вздохнул главный за этим столом, у которого рожа с барабан, — светит тебе червонец по статье 58-1 или 2 и лагерь на Колыме. Со шпионами щас не цацкаются.
— А ты сам-то как сюда попал? — довольно нагло спросил я у него.
— Молод ты ещё, — сурово ответил мне пахан, — чтоб с других спрос учинять. Вот посидишь недельку, тогда может и скажу. А пока выкладывай на стол всё, что в карманах есть.
— Так ничего ж нету, был штопор, так и тот на шмоне отобрали, — растерялся я. — Денег и еды совсем не было, если ты про них.
На этом они от меня собственно и отстали, я, если честно, ожидал худшего отношения… а и ладно, залез на верхний ярус нар, куда старший указал, и проспал там до утра. А утром после завтрака меня на допрос дёрнули, традиционным образом — «который на С, на выход без вещей». Взял руки за спину и побрёл на второй этаж, по дороге конвоир постоянно стучал связкой ключей то по стенам, то по дверям. Насколько я помню, это для того, чтобы навстречу никто не попался и я бы его не увидел. Без происшествий добрались до комнаты 203 с табличкой «следователь Волк»… ничего себе фамилия…
— Садитесь, гражданин Сокольников, — сказал, увидя меня, Волк (вот совсем он на зверя не похож, посмотрим, как дальше будет), — разговор у нас долгий будет.
После записи ответов на формальные вопросы Волк сразу решил взять быка за рога, непринуждённо перейдя на ты.
— Мы проверили все факты, что ты на Варнаковской зоне наговорил — ни один не подтвердился. Общежития в Лядах никогда не было, в автомеханическом техникуме ты не учился. И это не говоря уже о наглой дезинформации про твою службу в НКВД. Хотя кое-какие фамилии ты правильно назвал. Пила эта автоматическая сделана на Пермском заводе, а не в Германии. И сделать из пилы самолёт смог бы далеко не каждый… я бы сказал, что вообще никто бы не смог. Так что в твоём деле, Сокольников, сплошные неясности и тёмные пятна. Может для начала немного правды расскажешь? Давай начинай, я жду.
И он вытянул из ящика стола пачку Казбека и закурил, мне не предложил, да не очень-то и хотелось.
— Гражданин следователь, — начал я свою речь, откашлявшись, — всё дело в том, что я совершенно не помню ничего из своей прошлой жизни… той, что была до момента попадания в Варнаковский лагерь. Ретроградная амнезия у меня, похоже, случилась. А то, что я рассказывал там гражданину Штольцу, так это я просто от потолка выдумал. Потому что надо ж было что-то говорить…
— А пила откуда взялась?