Первый атт
Шрифт:
«Черт побери, – подумал я. – Я даже в отшельники податься не могу!»
По-моему, это было очень забавно.
Исполняя данное самому себе обещание, в ближайший же выходной я отправился к тетушке Мейбл. Ларример даже забыл попытаться всучить мне зонтик, так увлекся дрессировкой несчастного Сэма. Впрочем, почему несчастного? Такая школа дорогого стоит!
Тетушка обрадовалась моему визиту, но несколько удивилась, поскольку обычно затаскивать меня к ней в гости приходилось чуть ли не на аркане. Кузена нигде
– Мама! – воскликнул он. – Виктор, и ты тут! Тем лучше… Мама, меня посетила муза! Эра… нет, Эвтерпа!
– О нет… – страдальчески вздохнула тетушка.
– О да! – торжествующе воскликнул кузен и возвел очи горе, картинно приложив тыльную сторону кисти ко лбу. На лбу осталось чернильное пятно. – Слушайте же!.. – И он, закинув конец неизменного белого шарфа на плечо, принялся декламировать, подвывая в особенно трагических, по его мнению, местах: – Ты снилась мне все ночи напролет, я думал, это сон, проснусь – печаль уйдет! Вот штору отодвинул солнца луч, а я брожу, как месяц среди туч! Лишь ты одна нужна мне, как вода, с тобой одной мне не страшна беда, от голода, тюрьмы и от сумы спасешь ты… гхм… тут я еще не подобрал рифму… Вот, дальше! Твой стройный стан и ножки легкий след…
– Заставили нести весь этот бред, – закончил я, стараясь не засмеяться. Похоже, вдохновение у кузена полыхало так, что куда там всей продукции подпольного спичечного заводика вместе взятой! Однако с более нелепым проявлением «кеназ» встречаться мне еще не доводилось. – Сирил, по-моему, тебя все-таки посетила Эрато.
– Да ну тебя! – оскорбился кузен. – Слушайте дальше! Твой стройный стан…
– Довольно! – воскликнула тетушка Мейбл. – Не то у меня сейчас снова начнется мигрень! О, я чувствую, она уже начинается… Вик, дорогой…
– Пойдем-ка… – Я взял Сирила за плечо и вывел во двор. – Послушай, ты долго еще будешь изводить тетушку?
– Это поэзия! – сказал он гордо. – Вам, обывателям, не понять!
– Сирил, хватит валять дурака. То, что ты сейчас читал, – не поэзия. Это кошмар какой-то!
– А то я не знаю, – неожиданно фыркнул он.
– Знаешь и продолжаешь сочинять эти чудовищные стихи?
– Они вообще не мои, – спокойно сказал кузен. – Ты разве не знаешь, что я, кроме как «кровь – любовь», ничего зарифмовать не могу?
– Так, постой-ка, – не понял я. – Если не твои, то чьи же?
– Да одного чудика из общества уличных поэтов, – пояснил он. – Ну, ты их видел… Он их десятками строчит ежедневно, от него не убудет. Я ж их не публикую, только маме регулярно декламирую. У нее от этого случается мигрень, и – опля! – я весь день совершенно свободен!
– Сирил, ты негодяй, – сказал я абсолютно серьезно. Вот, значит, зачем кузену понадобился тот блокнот! – Прекрати изводить тетушку,
– Но что мне делать, Виктор?! – вопросил он. – Она ведь хочет, чтобы я чем-то занимался… Вот я и занялся! А если я брошу писать стихи, мама ведь снова на меня насядет!
– Гм… – задумался я. – Знаешь, Сирил, поэзию тебе действительно лучше оставить.
– Но…
– Брось сочинять стихи. Начни писать роман, – посоветовал я. – Лучше в двух томах. Эпопею. Историческую. С батальными полотнами и… хм… драматическими сценами. Можно даже с любовными треугольниками. Будешь ездить в городскую библиотеку и засиживаться там над историческими трудами…
Глаза кузена загорелись пониманием.
– А дома можешь просить, чтобы тебе не мешали, не шумели, не то у тебя улетучивается вдохновение, – добавил я. – Броди по комнате, громко вздыхай, рви и комкай бумагу, переводи почем зря чернила…
– Это я сумею! – с энтузиазмом произнес Сирил.
– А можешь просто лечь поспать, – добавил я. – Или пойти погулять в саду. Для вдохновения, говорят, полезно. И мысли в голову разные приходят.
– Да-да, я понял! – закивал он.
– Еще можешь отрастить бороду и начать курить трубку, – сказал я, от души забавляясь.
– Нет уж, борода у меня клочьями растет, позор один, – проворчал кузен. – А трубки мама не переживет!
– А ты не кури, просто пусть будет трубка. Для солидности.
– Ну ладно… Виктор, ты всегда меня выручаешь!
– Отрадно слышать, что ты это осознаешь, – усмехнулся я. – Пойдем обратно.
Когда мы вошли в гостиную, тетушка Мейбл уставилась на нас с подозрением.
– Сирил больше не будет писать стихи, – заверил я ее.
– Не буду, – подтвердил кузен и в доказательство снял белый шарф и бросил его на пол. – Виктор совершенно прав. Я абсолютно бездарный поэт!
– Дорогой, но… – начала тетушка, чуть было все не испортив.
– Поэзию я оставлю, – вовремя сориентировался Сирил. – Я займусь прозой!
Тетушка сглотнула.
– Я напишу великий роман! – импровизировал кузен. – Он станет памятником британской, нет, мировой литературы! И пусть я потрачу на него годы и годы, пусть не узнаю славы при жизни, но… я это сделаю! Прямо сейчас и начну, – добавил он, улетучиваясь, и крикнул уже с лестницы: – У меня появилась гениальная идея!
– О боже… – простонала тетушка Мейбл, поднося пальцы к вискам.
– Ну, не думаю, что Сирил станет зачитывать вам отрывки из своего романа, – усмехнулся я. – И вообще, скажите спасибо, что он не решил обучиться как следует играть на рояле или брать уроки вокала!
Тетушка вздрогнула. К ее огромному сожалению, с музыкальным слухом у Сирила была беда. Это не мешало кузену недурно танцевать (ритм он чувствовал отменно), но стоило ему сесть за инструмент и открыть рот… Нет, пару пьесок он все-таки разучил и под настроение мог побренчать на разбитом пианино в своем клубе, но вот от пения его на лету дохли не только мухи, но даже и воробьи.