Первый блицкриг. Август 1914
Шрифт:
Практически это вылилось в знаменитый приказ при Марне о наступлении, когда ситуация диктовала отступление. Офицеры тех времен помнят, как он призывал: «В атаку, в атаку!» Ожесточенно, непрерывно жестикулируя, он был весь в движении, как будто заряженный электрическим током. Почему, спрашивали его впоследствии, он начал наступление на Марне, когда с технической точки зрения он был разбит?
«Почему? Я не знаю, я верил в своих людей, у меня была воля. И тогда Бог был с нами».
Будучи глубоким знатоком Клаузевица, Фош в противоположность своим немецким последователям Клаузевица не верил в обязательный успех графика сражения, разработанного заранее. Напротив, он даже учил предвидеть необходимость постоянно приспосабливаться и импровизировать, чтобы справиться с любыми обстоятельствами.
«Правила, — говаривал он, — хороши
Думать — значит предоставить место свободе инициативы, чтобы иррациональное победило материальное, чтобы воля взяла верх над обстоятельствами.
Но было бы «ребячеством» думать, предупреждал Фош, что лишь один моральный дух может победить. В своих довоенных лекциях и книгах «Принципы войны» и «Ведение войны» он после полетов в сферы метафизики неожиданно спускался в земную область тактики, рассуждая об охранениях передовых, их необходимости, элементах огневой мощи, о требованиях дисциплины и повиновении. Благодаря ему во время войны стал известен и еще один афоризм, в котором подытоживалась реалистическая часть его учения: «В чем суть проблемы?»
Несмотря на свое красноречие в вопросах тактики, именно «мистика» Фоша пленила умы его сторонников. Однажды в 1905 году, когда Клемансо рассматривал вопрос о назначении Фоша, в ту пору профессора, на пост начальника Военной академии, он направил одного частного агента с заданием послушать, что говорит Фош на лекциях. Агент в замешательстве доносил: «Этот офицер преподает метафизику настолько непонятно, будто хочет превратить своих учеников в идиотов». Хотя Клемансо все же назначил Фоша на этот пост, донесение в некотором смысле отражало правду. Принципы Фоша стали ловушкой для Франции не потому, что были запутанны и непонятны, а в силу их особой привлекательности. Их подхватил с особым энтузиазмом полковник Гранмезон, «пылкий и блестящий офицер», который был начальником Третьего бюро, или оперативного управления. В 1911 году он прочитал в Военной академии две лекции, имевшие далеко идущие последствия.
Полковник Гранмезон взял лишь самый верх, а не фундамент теории Фоша. Возвеличивая только лишь «элан», волю к победе, без учета обороны, он предложил военную философию, которая наэлектризовала его слушателей. Он размахивал перед их возбужденным взором «идеей с мечом», указывавшей им, каким образом Франция может победить. Сущность ее сводилась к «оффенсив а утранс» — наступлению до предела. Только так можно было прийти к решающей битве Клаузевица, которая, «использованная до конца, является главным актом войны» и которую, начав, следовало довести до конца без колебаний, с предельным использованием всех человеческих возможностей. Захват инициативы является абсолютно необходимым. Заранее разработанные мероприятия, основанные на догматических суждениях о том, как будет действовать противник, являются преждевременными. Свобода действий достигается только путем навязывания своей воли противнику. «Все приказы командования должны вдохновляться решимостью захватить и удержать инициативу». Оборона забыта, сброшена со счетов, единственным оправданием для нее может служить лишь «экономия сил на некоторых участках с точки зрения подключения их к наступлению».
Эти принципы оказали большое влияние на Генеральный штаб, подготовивший на их основе в течение последующих двух лет Полевой устав и новый план кампании, называвшийся «план-17», который был утвержден в мае 1913 года.
Через несколько месяцев после чтения Гранмезоном своих лекций президент республики Фальер объявил: «Только наступление соответствует темпераменту французского солдата… Мы полны решимости выступить против противника без колебаний».
Новый Полевой устав, введенный правительством в октябре 1913 года в качестве основного руководства к обучению и действию французской армии, начинался громогласным и высокопарным заявлением: «Французская армия, возвращаясь к своей традиции, не признает никакого другого закона, кроме закона наступления». За этим следовали восемь заповедей, составленных из таких звонких фраз, как «решающая битва», «наступление без колебаний», «неистовость и упорство», «сломить волю противника», «безжалостное и неустанное преследование» со всем жаром верующего, уничтожающего ересь. Устав вытеснил и дискредитировал оборонительную концепцию.
«Только наступление, — возвещал он, — приводит к положительным результатам».
Седьмая заповедь, выделенная авторами курсивом, утверждала: «Битвы, как ничто другое, являются борьбой моральных принципов. Поражение неизбежно, как только исчезает воля к победе. Успех приходит не к тому, кто меньше пострадал, а к тому, чья воля тверже и чей моральный дух крепче».
Нигде в этих восьми заповедях не упоминалось об огневой мощи или о том, что Фош называл «сюрте» — защита или оборона. Идея этого устава была увековечена в знаменитом словце, ставшем ходовым среди французского офицерского корпуса, — «лекран» — храбрость, отвага, или, проще, «не трусить». Под этим девизом французская армия и отправилась на войну в 1914 году.
В те годы, когда французская военная философия претерпевала изменения, география Франции оставалась прежней, положение ее границ было таким же, как в 1870 году, когда они были отодвинуты по воле Германии. Территориальные требования Германии, объяснял Вильгельм I императрице Евгении, заявившей протест, «не имеют другой цели, кроме как убрать плацдарм, с которого французские армии смогут атаковать нас в будущем». Немцы сами выдвинули вперед свой плацдарм, с которого Германия могла напасть на Францию. В то время как французская история и развитие после начала нового века требовали наступательной стратегии, ее география по-прежнему диктовала стратегию оборонительную.
В 1911 году, тогда же, когда полковник Гранмезон читал свои лекции, была сделана последняя попытка привязать Францию к стратегии обороны. На этом настаивал в Высшем военном совете не кто иной, как будущий командующий вооруженными силами генерал Мишель. Заместитель председателя совета в случае войны становился главнокомандующим. В докладе, точно отражавшем мышление Шлиффена, он дал оценку возможного направления наступления немцев, а также рекомендации для его отражения.
Он соглашался с тем, что, ввиду резко пересеченной местности и сильно укрепленной оборонительной линии на французской стороне общей с Германией границы, немцы не надеются выиграть быструю решающую битву в Лотарингии. Марш через Люксембург и узкий угол бельгийской территории восточнее реки Мааса также не давал им достаточного пространства для проведения своего излюбленного плана охвата. Только путем использования преимуществ всей Бельгии, утверждал он, немцы смогли бы провести то «немедленное, грубое и решительное наступление» против Франции, которое им необходимо было осуществить до того, как ее союзники смогут включиться в игру. Он указывал на давнее желание немцев овладеть портом Антверпен, что также давало им дополнительный повод для нападения через Фландрию. Мишель предлагал, чтобы французская армия численностью в миллион человек встретила немцев на линии Верден — Намюр — Антверпен. Ее левое крыло, так же как правое Шлиффена, должно было «коснуться плечом» пролива Ла-Манш.
План генерала Мишеля был не только оборонительным по своему характеру, его осуществление зависело также от предложения, являвшегося неприемлемым для его коллег-офицеров. Чтобы противостоять многочисленной немецкой армии, которая, по его мнению, пойдет через Бельгию, генерал Мишель предложил удвоить число солдат действующей французской армии путем прикрепления к каждому полку действительной службы полка резервистов. Он не вызвал бы большего шума и возражений, даже если бы предложил причислить Мистингета к «бессмертным» Французской академии.
«Ле резер се зеро!» — «Резервисты — это ноль!» — такова была классическая догма французского офицерского корпуса. Мужчины, прошедшие обязательную военную подготовку в соответствии с законом о всеобщей воинской повинности и достигшие возраста 23–34 лет, зачислялись в резерв. При мобилизации наиболее молодые возрастные категории дополняли регулярные воинские части до уровня военного времени, остальные сводились в резервные полки, бригады и дивизии в соответствии с их местными географическими районами. Они предназначались только для тыловой службы или крепостных гарнизонов, так как считалось, что ввиду отсутствия в них подготовленного офицерского и сержантского состава их нельзя было присоединить к боевым полкам. Презрение регулярной армии к резервистам, которое разделяли и поддерживали правые партии, вызывалось отрицательным отношением к принципу «вооруженная нация». Смешать резервы с дивизиями действительной службы означало бы понижение наступательной силы армии. При защите страны, считали они, можно положиться только на действующую армию.