Первый Долг Родине
Шрифт:
Чему нас мог научить младший сержант, полугодишник, который за эти шесть месяцев духовской жизни то и делал, что избегал работы, щемил, где ни попадя, и готовил себе почву к более беззаботной службе, подлизывая задницы офицерам и прапорщикам роты? Да, правильно, - не многому.
Ежедневно, помимо строевой подготовки кроме выходных дней, проходили занятия по овладению навыками работы на Р-142Н, изучению тактико-технических характеристик и приёма-передачи текста на языке Морзе. Занятия проходили по соседству в учебном корпусе со зданием полка связи. После присяги до момента отправки в войска и сдачи экзаменов курсанты проходили обучение. Часто во время занятий, сержант, выставив "фишку" (дежурного курсанта, который в случае появления офицеров и прапорщиков оповещал об их прибытии личный состав) щемил (спал)
– Фишка!?
Курсант, стоявший на "фишке" наблюдающий в окно за всеми передвижениями военнослужащих, отвечал:
– Надёжно!
Тогда сержант переворачивался на другой бок и через некоторое время, вновь возобновлялось его довольное храпение.
Практические занятия по осуществлению связи между КШМ производились на полевом узле связи (ПУС), расположенном рядом с казармой полка. До этого связь осуществлялась в учебном классе, между станциями стоящими друг от друга на расстоянии 1 - 12 метров. Не одна из автомашин Газ-66, на которых базируется радиостанция Р-142Н, самостоятельно не передвигалась. Поэтому выезд производился путём применения физической силы. Одна из автомашин с полуспущенными, натёртыми ваксой колёсами, выкатывалась по прямой на 30 - 50 метров, а другая оставалась на том же месте. Таким образом, станции разворачивались и запитывались от внешнего источника электрического тока. Даже на таком расстоянии старые ламповые станции держали отвратительную связь. Эх, вечная разруха.
За все пол года обучения в гвардейской дивизии стрелять пришлось лишь два раза. Остальное же время, отведённое на изучения АК-74, проводилось либо за чисткой оружия, либо на улице перед казармой имитируя стрельбу и подготовку к ней.
Много времени отводилось на службу в нарядах и на работах как внутри военного городка, так и за его пределами. Ездили капать картошку, помогая прилегающим хозяйственным обществам, за, что те в свою очередь отдавали часть урожая на армейские продовольственные склады, валили лес, работали на деревообрабатывающем заводе, убирали мусор на территории военного городка и за её пределами и так далее.
К концу обучения из-за пропусков занятий пришлось поднатужиться в освоении азбуки Морзе. Лишь несколько человек могли сносно принимать и передавать кодированные сообщения ключом. Так что после нарядов и прочих работ место отбоя рота "развлекалась" в учебных классах, бесконечно принимая и передовая друг другу кодированные тексты. Занятия толку давали мало. Морзянка звучала как колыбельная. И в этой борьбе выигрывал, конечно же, сон. Но всё равно приказ есть приказ, и человеческий фактор пришлось побороть. Холодало, спать в учебных классах было зябко. Сводило руки и ноги, зубы стучали, а далёкий дембель ухмылялся, подкидывая всё новые и новые испытания кажущиеся вечными. К экзаменам каждый из курсантов мог общаться на морзянке свободно. Спать то хотелось в кроватях, а не за столами учебного класса с наушниками на голове вещающих на языке Морзе ". . .
– - - . . ." (sos).
Болезнь прошла, уж скоро выйду
Из тихих и спокойных дней
И образ в сердце унесу Светланы,
Любимой медсестры моей.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Болезнь.
Обращение за помощью в санчасть молодых солдат в армии наказывается дополнительной нагрузкой после возвращения оттуда. В кругу солдат считается, что болезни - это симуляция ленивых солдат желающих избежать выполнения любых видов работы и несения службы. На старослужащих данная позиция среди срочников не распространяется.
Однажды утром по команде: "рота подъём, боевая тревога!" еле поднявшись, я, стоял в строю, чувствуя сильное недомогание, слабость и головокружение. По указанию старшины роты с несколькими курсантами остался в казарме. Выдав грабли и лопаты, с трудом добрался до второго этажа и, не успев доложить о выполненном приказе, потеряв равновесие, сполз по стене на пол. Лицо, руки и другие части тела покрылись множественными красными пятнами. Вскоре сержант отвёл меня в санчасть, а оттуда в больницу. В близи казармы нас встретил старшина и со свойственным ему издевательским настроем решил подколоть заболевшего курсанта:
– Что сынок, триппер поймал у себя в каптёрке?
На это я ничего не ответил, так как чувствовал себя плохо, да и тело покрылось множеством красных маленьких пятен. Лишь злобно посмотрел в его сторону и представил, как с удовольствием набью его усатую морду, уволившись в запас. Но, оказавшись через два года на гражданке, я лишь со смехом вспоминал этого проворовавшегося, никчёмного человечка ничего не умеющего делать своими руками. К нему осталась лишь жалость. Как же можно обидеть жалкого, трусливого человечка? Это он в казарме строил из себя авторитета, скрывая свои комплексы, а дома, возможно, бегал от жены, держащей в руках скалку.
– Опять нажрался скотина!
– Чтооо...! Смирн...! Ой, ой, ой. Зачем по голове бить? Больно же. Пытался ответить старший прапорщик.
– Ты своих солдатиков в казарме строй подонок. Где зарплата? возможно, кричала его жена.
Я могу и ошибаться. Может быть, в нём прячется прапорщик Задов из юмористической передачи "Осторожно, модерн!". Уж очень там натурально сыграно. Прапорщик это не звание, а образ жизни. Но в настоящий момент, обернувшись назад, чем-либо другим он мне не представляется. А ведь есть же и нормальные прапора. Жалко, что уголовного кодекса по части взаимоотношений между военнослужащими я не знал. Ведь срочники и так жили по уставу, а знай, я тогда все нюансы уголовно преследуемых преступлений, вёл бы себя смелее. Так что мой вам совет, если служба в ВС РФ для вас неизбежна, изучите досконально вышеизложенные статьи уголовного кодекса, - это даст вам некоторое преимущество. Правда, этими знаниями нельзя оперировать резко в упор, а лишь намекнуть. Это может вызвать резкий гнев, типа:
– Ты что салага оху..., да я тебя уставом зае..., ты у меня будешь очки (в смысле армейские унитазы) драить.
На это можно представить ещё пару статей. Мыть унитазы не является обязанностью военнослужащего и такой приказ можно опротестовать. Но не увлекайтесь этим, как бы ни прослыть стукачом. Хотя за пререкания с прапорщиками и офицерами, возможно, получите одобрение, но за это может быть наказан весь взвод или рота вместе с сержантами. Тут вновь придётся испытывать себя на прочность как физически, так и морально. А закон в нашей стране почему-то стоит не на стороне правды. Так что как были срочники мясом, так им и быть и служить, пока не перевернётся всё с головы, на ноги дав возможность законодателям и другим лицам думать не седалищем, а головой.
Так я попал в гражданскую больницу города Коврова. Оказалось всё не так уж плохо. "У Вас товарищ солдат корь! Обычно ею болеют в детстве, без особых осложнений. А вот чем взрослее человек, тем болезненнее эта болезнь переноситься" - сказал врач во время обхода на следующий день. Около двух недель проведённых в медицинском учреждении, в палате со страшной табличкой на входной двери "Вирусный гепатит", моя душа находилась в тоске и смятении. Большинство времени тело находилось в спячке. Остальное же время я проводил в написании рассказа вдруг пришедшего в воспалённую голову вместе с одним из беспокойных снов, а так же сочинении стихов и созерцании местности в окно. Часто под окнами больницы с той стороны, где лежали солдаты, появлялись малолетние шалавы в неприлично коротких юбках, крутили задницами дразня военнослужащих. Такие девушки вызывали у меня отвращение, полные пустышки, предназначенные лишь для беспорядочной половой жизни. Они пользовались безвыходным положением военнослужащих, так как на гражданке как бы они не вели себя, мужчины и подростки для общения предпочитали более взрослых девушек, а так же поумнее, чем эти малолетние сыкухи. За них можно ведь в тюрьму сесть, где осуждённых по таким статьям непременно "опускают", делая пид... (особами мужского пола нетрадиционной сексуальной ориентации). Я же общался с одной из медсестёр по имени Евгения, с которой вечерами, когда доктора уходили, закрывался в одной из пустующих палат и общался, представляя огни большого города, по имени Москва. Она чувствовала себя тоскливо и одиноко в этом периферийном городке. Поэтому мы давали друг другу частичку самих себя, общаясь наедине без посторонних лиц. Но всё хорошее как всегда кончается. Две недели пролетели как один день, и вот я снова оказался в роте. Но благодаря болезни моральную разгрузку всё же получил и написал несколько замечательных стихотворений, на мой взгляд.