Первый дон
Шрифт:
Разумеется, ему хватало ума, чтобы понять, что власть и богатство влекут женщин, как пламя свечи — ночных мотыльков. То есть любовница Папы могла рассчитывать на рост благосостояния своей семьи и повышение собственного статуса. Но здесь присутствовало и другое, о чем говорило ему сердце. Когда он и Джулия занимались любовью, свершалось чудо. Ее невинность, стремление учиться новому и ублажать, проявляемое любопытство поражали и еще сильнее влекли к ней.
Александр знавал много прекрасных куртизанок, обладавших несравненно большим опытом, которые умели доставить удовольствие мужчине. Но то были навыки, мастерство. Джулия же в ненасытном стремлении к сексуальным удовольствиям напоминала шаловливого ребенка, и хотя он не мог сказать, что в их постели кипела страсть, Джулия дарила ему ни с чем не сравнимое наслаждение.
Наконец Джулию, в платье из пурпурного бархата, привели к нему в спальню. Золотые волосы падали на спину, шею украшала простенькая нитка жемчуга, которую он подарил ей, когда они впервые слились воедино.
Он сел на край кровати, а Джулия начала распускать шнуровку. Потом повернулась к нему спиной и попросила: «Мое дорогое святейшество, вас не затруднит поднять мне волосы?»
Александр встал к ней вплотную, полной грудью вдохнул лавандовый запах ее волос. Он держал их своими огромными руками, а она выскользнула из платья, которое упало на пол.
— Моя сладкая Джулия, я долгие часы ждал твоего прихода. Держать тебя в объятьях — такая же радость для меня, что и служить мессу… хотя, если я признаюсь в этом кому-нибудь, кроме тебя, это будет святотатство.
Джулия улыбнулась и легла рядом с ним на атласные простыни.
— Сегодня я получила письмо от Орсо. Он хочет на какое-то время вернуться в Рим.
Александр старался не выказать неудовольствия, уж очень прекрасной обещала быть ночь.
— Я бы и рад пойти навстречу его желаниям, но пока ему не следует покидать Бассанелло. Возможно, вскоре он мне понадобится. Я собираюсь назначить его командиром одной из моих военных частей.
Джулия знала, что Папа ревнует, потому что все его чувства отражались во взгляде. Чтобы отвлечь Александра от дурных мыслей, она наклонилась над ним, прижалась губами к его губам, крепко поцеловала. Губы у нее были сладкие и прохладные, как у юной и неопытной девушки, да и он всегда старался обходиться с ней очень осторожно, чтобы не испугать. Когда они занимались любовью, он оставлял свое удовольствие на потом, прежде всего заботясь о ней. Не позволял себе раствориться в собственной страсти, резонно опасаясь, что тогда он может причинить ей боль и о наслаждении придется забыть.
— Ты хотел бы, чтобы я легла на живот? — спросила она. — А потом ты — на меня?
— Боюсь, тебе будет больно, — ответил он. — Я бы предпочел лечь на спину, чтобы ты уселась сверху. Тогда ты будешь контролировать свою страсть и получишь максимум удовольствия.
Он часто задумывался о детской невинности Джулии, когда ее волосы падали на него, как волосы богинь из древних мифов и легенд, этих искусительниц, которые зачаровывали путешественников и держали при себе против их воли.
Всякий раз, когда он ложился на спину и смотрел на ее лицо, глаза, закрывшиеся от удовольствия, чувствовал под руками выгнутую спину, Александр верил, что испытываемое им плотское наслаждение — дар господа. Ибо кто, как не Он, мог позволить человеку ощущать такое блаженство на грешной земле?
Утром, перед тем как Джулия покинула его спальню, он подарил ей золотой филигранный крестик, купленный им у одного из лучших ювелиров Флоренции. Она сидела на кровати, обнаженная, и позволила ему надеть крестик себе на шею. И такая она была красивая, как лицом, так и телом, что Папа Александр увидел в этом еще одно доказательство существования Бога, ибо никто на земле не мог сотворить такое совершенство.
Глава 7
Врач Папы примчался в Ватикан со срочным известием: в Риме вспышка чумы. Папа Александр, сидевший на троне в Зале Веры, не на шутку встревожился. Быстро вызвал дочь в свои покои.
— Тебе пора ехать в Пезаро, искать убежища от болезни у своего мужа.
— Но, папа, — она упала на колени, обхватила его ноги, — как я могу покинуть тебя? Как я могу оставить моих братьев, мою дорогую Адриану, нашу Джулию? Как смогу жить вдали от города, который люблю.
В обычной ситуации дочери удалось бы выторговать у Александра еще немного времени, но страшная болезнь требовала ее немедленного отъезда.
— Я отправлю мадонну Адриану и милую Джулию с тобой в Пезаро, — ответил он. — И мы будем каждый день обмениваться письмами, чтобы ни один из нас не чувствовал себя одиноким, моя дорогая дочь.
Но Лукреция не хотела и слышать об отъезде. Ее обычно кроткие глаза засверкали.
— Я предпочту умереть от Черной смерти в Риме, чем жить с Джованни Сфорца в Пезаро. Он ужасный. Никогда не смотрит на меня, редко говорит, и только о себе, или заставляет делать то, чего я терпеть не могу.
Папа Александр обнял дочь, попытался утешить.
— Разве мы не говорили об этом раньше? О жертвах, которые должен принести каждый из нас ради благополучия нашей семьи и усиления власти Господа в этом мире?
Наша милая Джулия говорила мне о том, что ты восторгаешься святой Катериной. Стала бы она возражать, как ты, или подчинилась бы велению Господа? Разве твой отец — не Его голос на земле?
Лукреция отступила на шаг, посмотрела на Александра. Она продолжала дуться.
— Но Катерина Сиенская — святая, я — всего лишь девочка. От девочек нельзя ждать того, что делают святые.
Дочери Папы совсем не обязательно быть мученицей.
Папа Александр просиял. Редкий человек смог бы устоять перед яростными аргументами Лукреции, и его, конечно, радовало ее нежелание расстаться с ним.
Он взял ее хрупкую ручку в свои.
— Папа тоже должен чем-то жертвовать ради Господа.
А поскольку в этом мире нет более любимого мною человека, чем ты…
Тут уж Лукреция игриво посмотрела на отца.
— А как же Джулия?
Александр осенил себя крестом.
— Бог мне свидетель, повторяю, тебя я люблю больше всех.
— О, папа, — Лукреция бросилась ему на шею, вдохнула аромат благовоний, идущий от его одеяний. — Ты обещаешь каждый день присылать мне письма? Обещаешь послать за мной, как только поймешь, что я больше не смогу терпеть разлуку? Иначе я растаю от отчаяния, и ты уже никогда не увидишь меня.